А. Ермолов».

(С оригинала.)

«Ваше сиятельство, милостивый государь!

Вчера поутру Рудня пуста; неприятель поспешно оставил и пошел на Любавины. Авангарда вашего передовые посты не знали. Вам незачем было идти сюда, но из Смоленска на Красное со всею армией, а мы, выступя сутки прежде, были бы в Рудне, и неприятель поспешил бы перейти к Добровке и Лядам: много разницы. Бог знает, что бы было. Мое мнение, что они для сокращения пути переправляются у устья реки Березины. Желал бы обмануться. Жаль, мы поздно узнали об их движении; много они выиграли пути. Мы готовы идти вперед. Готовы чистым сердцем, движением нашим дать вам помощь и всеми силами помогать вам. Ради Бога, мост у Катани. Я посылаю понтоны в Катань, надобны нам будут, мы в тыл можем перейти. Если вы отступите, смоленские гавань, вороты, можно дерзкому начальнику их удерживать, чрез мост в Смоленске можно пускать. Бродов отыскать трудно. Пушки переправят. Нужно выиграть время дня, мы будем действовать из Надвы и на Любовать. Много потеряно времени.

Ермолов».

(С оригинала.)

«Получив вашу записку, сию минуту и спешу вам отвечать. О Смоленске поздно говорить, а теперь надобно знать, как твердо стать. Я никак не думаю, чтоб он сунулся всею армией на нас тотчас; им также нужно отдохнуть. Преследовать может какой ни на есть корпус их. Где вы теперь остановились, мне кажется, места открыты и верно с поля не подойдут. Но если сериозно, я тотчас ваш всем сердцем и душой. Я рад драться и единодушно. Но позвольте сказать, что вы изменяете мне, ибо в одну минуту двадцать перемен. Далее нам не должно идти, пусть люди отдохнут и надобно накормить. Берегите ваш правый фланг на Духовщину, чтобы туда не пробрались. Не теряйте ни минуты, собирайте ратников, они нам на разные услуги пригодятся, а строевых наших возьмем в строй. Пишите в Калугу, у Милорадовича много войска, надобно их присоединить сзади к нам. Пишите Растопчину, чтобы готовился. Я теперь стою здесь, хотел отойти за 8 верст, влево, дать вам здесь место. Но как вы там остановились, то и я уже здесь ближе стоять не могу, как теперь 12 верст от вас. Я сам буду у вас после обеда непременно. Ради Бога, не переменяйте поминутно, надобно какую-нибудь иметь систему. Я все той веры, что против вас места открытые, они не посмеют идти никак, чтобы себя обнаружить. Теперь дело Платова с боков их осмотреть и даже хвост, ибо из лесов как они выйдут, тогда и видно. Впрочем, надобно всем мужикам приказать, чтобы давали знать, где неприятель. Я послал графа Сен-При к вам и сам уже буду верно».

«Проси государя наступать, иначе я не слуга никак!

Вчера скакал 24 версты к Платову, думал застать стычку, но опоздал. Петр Давыдов[51] лихо атаковал и славно отличился. Васильчиков генерал-адъютант – славно. Я волосы деру на себе, что не могу баталии дать, ибо окружают меня. Ради Бога Христа, наступайте! Как хочешь разбирай мою руку. Меня не воином сделали, а подьячим. Столько письма! Вчерашний день, бедный мой адъютант Муханов ранен пикою в бок почти смертельно.

Прощай, Христос с вами, а я зипун надену».

«Ну, брат, и ты пустился дипломатическим штилем писать. Какой отчет я дам России? Я субальтерн и не властен, и не министр, и не член совета. Следовательно, требовать ответа никто не осмелится. Я еще лучше скажу: год уже тому, что я министру писал и самому государю и предвещал, что значит оборона и в какую пагубу нас введет. Точно так и случилось. Однако шутка на сторону. Растопчина надобно предупредить, ополчения также. Из Смоленска нужно взять всех ратников во фронт и смешать с нашими. Я все делаю, что должно истинно христианину и русскому, а более бы сделал, если бы ваш министр отказался от команды. Мы бы вчера были в Витебске, отыскали бы Витгенштейна и пошли бы распашным маршем и сказали бы в приказе: «Поражай, наступай. Пей, ешь, живи и веселись!»