Совместное освобождение от большевиков Нижнего Дона отнюдь не решило многочисленных проблем Белого дела. Оно лишь обнажило новые проблемы, возможно ещё более неразрешимые. Прежде всего моральные и политические.

Как должно отнестись командование Добрармии к «нашествию гуннов» на Дон, учитывая, что фактически полковник Дроздовский брал Ростов вместе с немцами? Как теперь относиться к «пробудившемуся» казачеству, верхи которого вряд ли пожелают делиться политической и военной властью? Какие политические лозунги выдвигать теперь, после провала (надо называть вещи своими именами) «легендарного» Ледяного похода, пусть даже при «сохранении лица» и боевых порядков Белого движения? Ко всему прочему, у добровольцев закончился четырёхмесячный контракт, и многие из них, вдоволь нахлебавшись братоубийства и не видя перспектив борьбы, пожелали покинуть ряды армии (к примеру, будущий известный белогвардейский писатель прапорщик Корниловского ударного полка Роман Гуль со своим братом).

Немецкая оккупация была серьёзным моральным ударом по идеологии Белой гвардии, большая часть которой три с половиной года провела в окопах Первой мировой войны и не признавала Брестского мира. При этом приходилось отдавать себе отчёт в том, что противопоставить мощной военной машине что-либо серьёзное слабовооружённым и обескровленным белогвардейцам было бессмысленно. Деникин писал: «Это событие, словно удар грома среди прояснившегося было для нас неба, поразило своей неожиданностью и грозным значением. Малочисленная Добровольческая армия, почти лишённая боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждебными факторами – советской властью и немецким нашествием, многочисленной красной гвардией и корпусами первоклассной европейской армии. Этот чужеземный враг был страшен своим бездонным национальным эгоизмом, своим полным отрешением от общечеловеческой морали; он с одинаковым цинизмом жал руку палача в Брест-Литовске, обнадёживал жертву в Москве и Киеве и вносил растление в душу народа, чтобы вывести его надолго из строя столкнувшихся мировых сил»[21].

Генерал сгущал краски. Едва державшей фронт на Западе германской армии, на которую навалились во Фландрии и Пикардии сразу три сверхдержавы (Англия, Франция и США), было не до имперских и колониальных амбиций. Анархия в России и невозможность толком обеспечить себе безопасный тыл заставляли держать на Восточном фронте, несмотря на «мир», порядка миллиона штыков и сабель. Которые явно не были бы лишними на полях сражений на реках Эна и Марна, где лотарингские суглинки обильно поливали кровью 3,6 млн германских бойцов.

Чтобы высвободить этот мощный кулак, немцам жизненно необходима была умиротворённая, зависимая от Берлина Украина, как поставщик металлов и продовольствия, и как минимум лояльная Донская область, как поставщик угля и зерна. Не помешала бы и зависимая Грузия, как трамплин к грозненской и бакинской нефти, но тут уже приходилось считаться с интересами союзной Турции.