.

В юриспруденции гендерная проблематика также получила новые импульсы исследований: от прав человека – к правам человека-женщины, от льгот – к аналитике гендерно нейтральных и гендерно выраженных правовых норм в различных отраслях права40.

Впрочем, все-таки и в историческом контексте, и в реалиях сегодняшнего дня преобладающим объектом гендерных исследований продолжает оставаться женский социум, кроме, пожалуй, гендерной психологии. В то же время постепенно усиливается внимание и к проблематике мужской гендерной общности – вплоть до постановки вопроса о выравнивании статуса мужчин со статусом женщин в тех областях социальной регуляции, где «льготирование» последних стало как бы излишним. Колебания чаш этих весов, похоже, в отличие от естественно-научного отрицания «вечного двигателя», заданы бесконечно давно и бесконечно надолго – хоть и имеется распространенная точка зрения, что – с седьмого дня творения.

Появились ли в последние годы новые тенденции в гендерной проблематике, видоизменились ли прежние?

Проекты гендерного законодательства своего статуса так и не изменили. Более того, в литературе получили распространение суждения о том, что многие считают проблему дискриминации по признаку пола надуманной, ангажированной: «группа граждан, в основном женщины» пытается перенести соответствующие контенты с европейской и американской почвы на почву российскую, т. е. на другие жизненные обстоятельства, а также контенты «заумные фиминистические и мартозианские»41. «В дискурсивном поле российского общества среди иерархии дискурсов, – отмечает А. А. Демиденко, – гендерный занимает маргинальное положение». Власть, полагает автор, заинтересована в консервации ситуации взаимоотношений между полами, противодействует расширению гендерного дискурса, акцентируя внимание на традиционные подходы к проблеме42. Дискредитация дискурса о дискриминации осуществляется в нескольких направлениях: пропагандирование идей о возвращении к традиционной женственности; ограничение предмета гендерных исследований половой дихотомией, акцентирование идеи о взаимодополнительности мужского и женского начал, теории женского предназначения (что в целом отрицать нельзя – вопрос именно в акцентах); ориентация социальной поддержки женщины как существа более слабого, которое не в состоянии о себе позаботиться (в этом смысле подобная забота косвенно легитимирует гендерный контракт, в основе которого лежит власть мужчины, и который, соответственно, не акцентирует вопрос об изменении роли женщины в обществе, не устраняет причин их социальной слабости); дискредитация образа женщины-феминистки как существа агрессивного, с невыраженными половыми признаками (в этой связи приятно, что у нас есть М. Арбатова и др.); развертывание дискурса о скрытой матриархатности российского общества («муж – голова, жена – шея»).

Не произошло принципиальных изменений в политической области: отдельные исключения, как известно, подтверждают правило. Женщины, – отмечает О. Е. Морозова, – участвуют в политической жизни скорее опосредованно, нежели публично, – на факультативных ролях советников, помощников, спичрайтеров, пресс-секретарей и т. д.43. Как вариант предлагается и другая модель – «партнерство профессионалов», которая предполагает реализацию идеи «в политике нет пола»44. Однако это не столько позитивная гендерная нейтрализация проблемы, сколько «перевертыш», объясняющий через формальное равенство, на почве реально разных возможностей мужчин и женщин в политической самоидентификации, действующее, весьма нерепрезентативное положение дел.