Подходя к двери, Ева Дмитриева чуть не споткнулась о невесть откуда появившегося, спящего на пороге чёрного пуделя. Животное вскочило на ноги и, от испуга, ощерилось, показав свои великолепные белые клыки.

– Иди своей дорогой, а я пойду своей! И ты меня не трогай, а лучше пожалей, – вспомнила Ева детскую считалочку, которой они часто пользовались с младшей сестрёнкой в своих играх.

Пудель послушно отошёл в сторону. Ева открыла дверь. Пудель проскользнул у девушки между ног и убежал стремительно в неизвестном направлении.

– Я уже пятнадцать минут как стучусь, Евочка Фёдоровна, а в ответ – ничего… Я уж испужалась, не случилось ли чего, – виновато оправдывалась невысокая кругленькая женщина, неопределённого возраста. Она была ладная, ухоженная. И, всё равно, её фигура напоминала цифру «Ноль».

– Простите.., Тамара Алексеевна, – произнесла Евангелина, с трудом припоминая имя первой вызванной свидетельницы. – Я не хотела Вас так пугать.

– Пустяки, – приободрилась круглая женщина. – Допрашивайте лучше то, что хотели. Мне нечего скрывать от правосудия.

– Как давно Вы знаете родителей пропавшей девочки Вари? – начала свой допрос следователь Дмитриева.

– Да давненько, как знакомы мы, – охотно ответила свидетельница Тамара Алексеевна. – Мы с Лилечкой Степанной вместе в одном роддоме лежали, на сохранении, значится. Там и познакомились. Нас обеих кесарили. У обеих девочки родились. А как выяснили, что ещё и живём рядышком…

– Ну, не так уж и рядом, – невежливо прервала свидетельницу девушка-полицейский. – В двух кварталах друг от друга вы жили. А если ехать на метро да на автобусе, так ещё и дальше. А потом Вы с дочерью и вовсе в Пушкин перебрались.

– Что Вы, милая Вы моя, – возразила свидетельница, напомнив Евангелине деда Тихона, сама того не подозревая. – Разве два квартала для Петербурга – это много? Да и пешочком быстрее, чем на автобусе или на метро. И такое в Питере бывает. И нашим девчатам даже нравилось, что они ходили друг к другу в гости пешочком. Квартиру в городе, что досталась мне от моих родителей, я же так и не продала. Сдаю её в разгар отпусков. А так, мы с Аришкой то в Пушкино, то в городе обитаем.

Свидетельница на минуту замолчала и промокнула краешком носового платка уголок своего бесцветного глаза. Тёмные, почти фиолетовые, от бессонных ночей круги под глазами делали лицо посетительницы ещё более отталкивающим.

– Бедная девочка! Бедная Варенька! Какому скоту она понадобилась-то, невинное дитя?..

Тамара Алексеевна в упор посмотрела на следователя. Ева, в свою очередь, заметила, что глаза посетительницы наполняются неподдельными слезами.

– Как подумаю, что на месте Вареньки могла бы оказаться и моя Ариша…, – продолжала канючить свидетельница. – Вы пообещайте мне, Евочка Фёдоровна, что найдёте этого гада!

– Не плачьте, Тамара Алексевна! Выпейте лучше стакан воды, – предложила Евангелина свидетельнице. – Я постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы найти преступника.

– И на том спасибочки, Евочка Фёдоровна, – тихим голосом сказала Тамара Алексеевна, опять напомнив Еве деда Тихона. – Я могу идти?

– Да, Вы – свободны. Только подпишите, пожалуйста, подписку о невыезде, – махнула рукой следователь Ева Дмитриева. – Это необходимо для выяснения всех обстоятельств дела, – пояснила она свидетельнице.

– Да, конечно, – согласилась, не раздумывая, Тамара Алексеевна, и подписала требуемую бумагу. – Куда уж мне отсюдова выезжать, с моей-то работой? – прибавила она, едва заметно улыбнувшись.

«Кажется, дед Тихон назвал её, «Ломовая лошадь»? – припоминала Евангелина, глядя вслед удаляющейся кругленькой фигурке, перекатывающейся с боку на бок. «Я бы сказала, что она – Колесо из-под Телеги. Но такая фигура, реально, вряд ли способна на убийство. Обывательница, что беспокоится больше за себя и за свою дочь. Чем за других. Но презирать её за то не следует. Она просто не умеет по-другому жить и имеет право поступать так, как считает нужным сама», – вынесла вердикт следователь Ева Дмитриева своей недавней посетительнице.