Прошло три недели. Операцию на сердце, наконец, назначили. Света с Аллой пришли в больницу, чтобы подбодрить Николая Потапова накануне ответственного дня. Ему пару часов назад сделали масштабное переливание крови, чтобы у него прибавилось сил. Глава семейства вполне бодро вышел в больничный коридор.

– Завтра меня всего побреют с утра и повезут резать. После переливания крови чувствую себя как огурец! Может быть, и бог с ней, с этой, …что будет завтра! И так еще поживу!

– Нет! Надо делать, – учительским тоном напутствовала мужа Алла Потапова, – не рассосется. Зато потом будешь и в самом деле как огурец.

– Вы завтра ко мне не приходите после всего этого, – Николай Николаевич почему‑то всячески избегал слова «операция», – я все равно буду в реанимации, и вас туда не пустят. И мобильник отберут. Есть мне будет ничего нельзя, и я абсолютно голый буду лежать под простыней… Или даже без простыни… Бр‑р‑р мне уже сейчас от одной мысли об этом холодно… В любом случае, чистая нарядная одежда мне вряд ли понадобится.

Ночью, накануне операции, Светлана спала безмятежно. Поначалу ей снились красивые и милые сердцу картины из детства. Она – пятилетняя. Лежит в своей детской кроватке, засыпает. Папа на днях купил магнитофон. В глубине затемненной комнаты, включив настольную лампу с темно‑зеленым металлическим абажуром, он готовится к семинару в академии. Спрашивает дочь: «Тебе не будет мешать музыка? Тихо‑тихо?». Та отвечает, что нет. И слышит волшебный голос из магнитофона: «Бессамо…. Бессамо муччо!»3. Удивительный голос, таинственные слова – как заклинание. Маленькая Света шепотом повторяет за певицей: «Бессамо…. Бессамо муччо…» Ей кажется, что это молитва какой‑то огромной, бесконечной любви. Звуки музыки наполняют малышку одновременно и радостью, и глубокой грустью, обволакивают сладостным туманом, возносят куда‑то вверх. И вот уже она сама – облако. И медленно, нет не летит, а плывет по небу над большим незнакомым городом, освещенном яркими огнями, ощущая пространство как вселенский океан. Немного мешают столбы линий электропередач и высокие деревья – тогда ей приходится подниматься все выше и выше. Это так трудно, и сил уже нет. А там просто пустота. И холодно. И светло‑серое пустое небо. Никого и ничего.

Утром она проснулась в относительно бодром настроении. Нет, если тщательно покопаться в эмоциях, то немного волновалась, конечно. Сегодня примерно в одиннадцать часов её папе начнут делать операцию. И он не будет больше так мучиться и задыхаться. Пусть он и просил не навещать его, они с мамой Аллой договорились подъехать в Военно‑Медицинскую академию, чтобы попытаться пробиться в реанимацию. Иногда туда пускают. Вдвоем, точно, не зайти, но, может быть, получится упросить запустить их по очереди. В любом случае, они постараются встретиться с оперирующим хирургом и расспросить о подробностях.

Светлана позвонила на работу и предупредила, что появится в редакции только после обеда. Чтобы как‑то отвлечься от волнения, принялась за уборку в квартире. Но минут через десять вдруг засомневалась, а не считается ли уборка плохой приметой в данных обстоятельствах. Скорее всего, считается. На всякий случай ограничила свой хозяйственный порыв поливом комнатных растений. Заметила вдруг, что на лиане, пышно во все стороны свисающей с платяного шкафа, распустился одинокий зонтик мелких нежно‑розовых цветков. Понюхала. Удивительно приятный сладковатый запах. Надо же! Чудеса! Этой лиане не меньше двадцати лет. Это столько она живет в их семье. А до этого еще, неизвестно сколько лет, обитала у свекрови. И была передана по наследству вполне взрослым растением с двухметровыми плетьми, плотно усыпанными листьями. И никто никогда не видел, чтобы эта лиана цвела.