– Тебе там мало что понравится, мир очень сильно с тех пор изменился. Даже я, хотя оказалась здесь недавно, смогла это заметить, а что говорить о тебе.

– Не такая я и древняя, радость моя, а потом изменения, они всегда приятные, даже если сами по себе они ужасны. Разнообразие в вечности нашей – это скорее благо, чем зло, и можно только порадоваться.

– Да нечему там особенно радоваться, но разве я смогу тебя удержаться, тем более, мы там свидимся, если судьба. Я же тоже не навсегда здесь оставалась.

– Тебе тяжко здесь?

– Сначала, я сердилась на отца, когда он требовал у Аида половину года, а теперь понимаю, что он был прав.

– Тебе не очень хорошо тут, Аид замкнут и мрачен, но это понимаешь, только когда сталкиваешься со стремительным Гермесом, красавцем Аполлоном, или проказником Дионисом. Да, я стара для них, но все одно могу оценить то, что творится с ними в этом мире, и понимаю, что тебе было бы лучше, с любым из них.

– Гермес не собирается жениться, Дионис может и жениться, но рядом с ним толпа вакханок все время, я бы от ревности померла, а Аполлон, по-моему, его никто и никогда не полюбит, так что все там не так красиво, как кажется.

– Как же все сложено-то, – улыбнулась Никта, – и все же, все же нам только и остается, что метаться между тьмой и светом, и знать, что чего-то не будет хватать, тьмы или света.

Никта удалилась так же внезапно, как и появилась.

Персефона устыдилась того, что так давно не была с Аидом, и поспешно отправилась к нему. Все-таки она навсегда была связана с ним узами, и должна была исполнять свои супружеские обязанности. Только от этой мысли ей стало как-то дурно, но делать все равно нечего. Надо идти и исполнять.

– Говорят, у тебя была Никта? – с ходу спросил он, и тревога звучала в низком его голосе.

– Была, она собирается на землю, ей надоело быть в темноте. Нельзя привыкнуть к свету, если столько лет провела во тьме, – задумчиво размышляла она. Аид сразу же все перевернул на свой лад.

– Нельзя привыкнуть к тьме, родившись и прожив столько лет при свете? – почему – то спросил он.

– Я не сказала этого.

– Но разве не так ты подумала? Вот только поэтому я и согласился тебя отправлять на полгода туда, хотя будь моя поля, ни на миг бы не отпустил, но я видел, что становилось с цветами, стоило им оказаться здесь.

– Не говори так, я все знала, матушка предупреждала меня, но я съела гранат, сама, меня же никто не заставлял.

– Столько воды утекло с того дня, все могло перемениться.

– Но ничего не переменилась, – не унималась Персефона, – она хотела убедить мужа в том, в чем сама вовсе не была уверена.

Потому они замолчали, в кромешной тьме повисла мертвая тишина.

Хотя Эрида и успокаивала Гекату, а вместе они беседовали с Цирцеей, и почти убедились в том, что ничего страшного нет, в том, что Никта выйдет на свет, но на душе у каждой из них тревоги все-таки плохо улеглись. И решили девицы-красавицы, что надо успеть до ее появления сделать какие-то важные дела, чтобы потом не нужно было предупреждать, оправдываться, объяснять, почему они это делать хотят. В общем, и Геката, и Эрида приводили свои дела в порядок, и, заглянув в недалекое будущее, пытались понять, что там им еще понадобиться может.

Эрида поняла, что ей понадобится золотое яблоко, для того, чтобы история как-то развивалась. Она пока еще не ведала точно, для чего ей сгодится яблочко, но то, что понадобится, не сомневалась, вот и отправилась в сад Гесперид, чтобы там им разжиться, с драконом о том, о сем поболтать, да и вообще на мир посмотреть и себя показать.