– Мы отправили ее в академию, потому что это лучшая школа в городе, и большинство выпускников каждый год поступают в самые престижные учебные заведения страны. Тебе это известно. Мы приняли решение сообща.
– И зачем, спрашивается? Если ты собиралась купить ей место в колледже, то мы с таким же успехом могли отправить ее куда угодно.
– Айзек, милый, – спокойно сказала Пейтон, – мы вместе решили, что Принстон – идеальное место для Макс. Я сделала то, что сочла необходимым. Так поступают сотни, если не тысячи, родителей по всей Америке, желая помочь своим детям.
Айзек сердито отхлебнул из бокала.
– Она набрала тысячу четыреста восемьдесят баллов. У Макс отличные способности. Она поступила бы сама.
Глаза Пейтон расширились.
– Никто не любит Макс больше, чем я, и мы оба знаем, что она удивительная девочка. Но подобных кандидатов в университеты Лиги плюща – пруд пруди.
– Очень мило – говорить так о собственной дочери.
Пейтон подняла руку и начала загибать пальцы.
– Белая еврейская девочка из Манхэттена: раз, два, три. Никогда не играла первую скрипку в нью-йоркском филармоническом оркестре – четыре. Не создала собственную всемирно известную интернет-компанию – пять. Не открыла новый вид животных или растений – шесть. Не подвергалась серьезному физическому или психологическому насилию – семь. Чтобы добиться того, что у нее есть, Макс не пришлось бороться с бедностью, расизмом или каким-либо другим видом дискриминации – восемь. У ее родителей обычная сексуальная ориентация, и, насколько мне известно, у нее самой тоже – девять. Продолжать или хватит?
– Ну, пусть уже будет десять, – напряженно произнес Айзек.
– Несмотря на все эти невероятные преимущества, а может, благодаря им, она получила всего лишь тысячу четыреста восемьдесят баллов, что составляет средний уровень для таких школ, – десять. Понимаешь, о чем я?
– Нет, – сказал Айзек и поднялся.
– Пожалуйста, не уходи, – попросила Пейтон.
Она не могла вспомнить, когда видела мужа в таком состоянии. У нее вспотели ладони, а сердце выпрыгивало из груди.
– Мы ведь это обсуждали, Пейтон. Я тебе ясно высказал свое мнение. Ты пообещала.
В его голосе звучала неподдельная обида. Лучше бы он злился.
– Айзек, я просто сделала то…
Он прошел через комнату и обернулся.
– И последнее. Почему ты выписала чек с моего счета?
– Что? – удивилась Пейтон.
– Как получилось, что ты выписала чек с моего рабочего счета, ведь у тебя есть свой? И наш общий.
До этой минуты Пейтон ни разу не задумалась, какой использовала счет.
– Я не могла найти другую чековую книжку. Взяла ту, что попалась под руку. Разумеется, я не пыталась замести следы или что-то такое. Обычное пожертвование. Мне и в голову не пришло…
Айзек кивнул:
– И в голову не пришло, что ты можешь разрушить жизнь своей дочери.
Он посмотрел на нее со злостью и стремительно вышел. Хлопнула дверь кабинета.
Пейтон отхлебнула вина, но с трудом проглотила его, в горле встал ком. Они действительно обсуждали эту тему прошлым летом, когда Макс начала готовить документы для поступления, и Пейтон пообещала мужу отказаться от этой затеи. Она действительно отказалась. В начале последнего учебного года, когда лихорадка с поступлением достигла высшей точки и Айзек с Макс сходили с ума от волнения, Пейтон вспомнила гостя, который приходил на ее передачу. И все-таки не позвонила, потому что обещала Айзеку. А вот когда тот позвонил сам, будто, заранее установив камеры у них в квартире, знал, в каком они состоянии, взяла трубку и выслушала.
Она вновь сглотнула и вспомнила тот первый вечер, когда решила поговорить об этом с Айзеком: пятницу в конце августа. Они ужинали в итальянском ресторанчике недалеко от дома.