– Прошу прощения, господин полковник! – извинился он.

– Ничего, ничего. Готов к вам в этом смысле присоединиться.

В телеграмме, адресованной Миклашевскому, казачий полковник Бойко выражал глубокую благодарность за столь своевременно оказанную ему материальную помощь и желал всяческих успехов в затеянном ими мероприятии. Он не поленился на первой же станции после пересечения границы, по пути из станционного ресторана (где он расплачивался золотыми наполеондорами), будучи в благодушнейшем настроении, заглянуть на телеграф и отбить благодарственную телеграмму.

Восемьдесят казаков оказались призраками, продуктом его фантазии, и после получения на них денежного содержания благополучно испарились, развеялись по ветру, их на вокзале не было и быть не могло, а вот сам полковник Бойко и его компаньон, казачий старшина, на вокзале были, но гораздо раньше назначенного времени, прихода Кучина они, разумеется, не дожидались и уехали международным экспрессом еще прошлым утром, лелея надежду, что в сербохорватском королевстве ноги их больше никогда в жизни не будет. В Париж они отправились, конечно же.

Миклашевский озадаченно поморгал, глядя в свои списки, что-то отметил, и деловым тоном проговорил:

– И тем не менее, и тем не менее… Надо продолжать работу. Вот тут я для вас, Александр Васильевич, списочек составил, потрудитесь обойти как можно скорее.

Ну где еще в Белграде могут встретиться чрезвычайно занятые, бегающие по городу по неотложным делам офицеры? Да все там, конечно, на Теразии, в кафе, одни приходят, другие уходят, на бегу перекусить, хлопнуть рюмочку и дальше бежать.

Так, разве что, удастся на бегу, едва присев за столик, парой слов перекинуться. Но разговоры все вертятся вокруг одного и того же.

– И мы, православные, пойдем помогать мусульманскому бею свергать православного епископа? Да как же это получается? А, Кучук?

– Я мусульманин.

– Что? То есть?.. Ну да, конечно. И что? Какая, в сущности, разница?

– Вот и я говорю – какая разница? Может, он и православный епископ, а я вам скажу – он красный епископ, и никакой не православный. У него там последний коммунистический сброд из Совдепии ошивается, интриги плетут. Вот оставьте его там, и погодите немного – они и сюда доберутся. А если все будут сидеть и ждать, то и вообще нигде потом не скроешься, даже в Бразилии. Это нужно давить в зародыше!

Кучин, в полном изумлении от длинной тирады, выданной молчаливым обычно Улагаем, не находится, что на это ответить.

– Да, да – поддерживает Улагая приведенный им полковник Берестовский. – С красной заразой надо расправляться немедленно. А то, изволите ли видеть, красный флаг уже над Турцией, хоть они на нем и нарисовали полумесяц, чтобы от большевиков немного отличаться, над Албанией уже красный флаг…

– Позвольте, – возражает ему полковник Бродович, – да ведь в Албании и без большевиков флаг красный всегда был.

– У них двуглавый орел на флаге, хоть он и красный.

– Это ничего, они в момент присобачат орлу в лапы серп и молот. Звезду красную пририсуют, и менять ничего не надо. Албанцы не сразу даже и заметят. А когда поймут, поздно будет. Так что гнать надо епископа к чертовой матери. Не епископское это дело – страной править.

– Говорят, культурный человек, поэт. Он ведь, говорят, стихи пишет?

– Я, батенька, стихов вообще не люблю никаких. По мне, если уж ты поэт, то сиди дома и пиши стихи, не лезь в епископы, в премьер-министры, в большевики…

Конечно, не офицерское это дело, вникать в стратегические материи, но невольно возникает потребность взглянуть на ситуацию в целом.