– А что там было? Кого спасла моя мать Тереза?

– Я не мать Тереза. – Маша зевнула. – Там вьетнамская диаспора едет всем аулом из Германии к себе (почему, кстати, не напрямую в Ханой, а через Бангкок?), и у одной подруги ребенок приболел. Она его кутает, кутает, а у того температура все растет и растет. Я посмотрела – ничего там страшного, просто не нужно заворачивать, наоборот раскрыть надо и льдом протереть, пока не долетим до лекарств и госпиталя – на этом вполне дотянем. А я только отвернусь (зевок), эта балда его снова в циновку завернула, а на меня смотрит, как в 72-м вьетконговец на посланца дяди Сэма где-нибудь под Хоэ. И не объяснишь ей никак – она ни на каком из знакомых нам языков не говорит. И рисунков даже не понимает – я пыталась там на салфетках рисовать, но это ее, кажется, еще больше напугало… Но (протяжный зевок) сбили мы все же температуру. До Бангкока должны дотянуть. Какие же мы бабы дуры бываем, прости Господи… Глеб, я посплю, ладно?

Глеб нежно обнял и поцеловал ее в макушку. А Маша уже спала. Пусть поспит, ей еще как раз полчаса осталось – командир корабля объявил, что самолет начал заходить на посадку. Вскоре стюардессы забегали в проходах, расталкивая заспанных пассажиров. Прекратить хождение по туалетам, кто не успел – на место и терпеть, тела пристегнуть, спинки выпрямить. Самолет заходил на посадку и только кресло Маши не было выпрямлено. Проходившая мимо стюардесса было потянулась к ней, а потом, узнав Кто в нем Сидит, отдернула руку, бросила с улыбкой взгляд на Глеба и прошептала: «Ну ничего, ничего, так можно» и прошла дальше, электрическим взглядом и своим приближением поднимая все остальные спинки кресел, как шерсть при поднесении наэлектризованной эбонитовой палочки. Глеб ощутил прилив гордости от того, с Какой Женщиной он летит.

Самолет сел в аэропорту Бангкока на 14 минут раньше расписания. Какой все же молодец капитан.

Глеб начал будить Марию только когда схлынули потоки вьетнамцев с тюками и других туристов. Мимо процокала та самая мамаша с ребенком, которого спасала Русская Женщина – Мария. Ребенок был закутан во что-то с виду очень теплое, только личико угадывалось в тени ткани. Какие же вы бабы дуры бываете, мысленно согласился Глеб с Машей, глядя на вьетнамку. Хорошо бы она сразу в больничку наведалась, а то загубит же маленького. Хорошо еще Маша не видит, а то коршуном бы бросилась и навредила бы матери, не пришлось бы родительских прав лишать – не опознали бы по останкам. Однако, пора вставать. В салоне осталась лишь трое – они с Машей и толстый англофон у окошка в очках с совушкой-совой. Как Моргунов, Никулин и Вицин. «Маш, подъем… Море и ананасы ждут!»

Маша медленно, но сразу очень широко открыла глаза. «Привет, (улыбка) мы приехали?» «Да, приехали, пора собираться и отпускать на волю нашего филина (Глеб кивнул на соседа)». Маша перегнулась через Глеба, взглянула на него и прыснула в кулак – «смешная маска у пассажира, хочу такую же».

В конце салона их встречал, выстроившись, весь экипаж самолета. Капитан, знакомая стюардесса и та, которая не стала Машу будить.

– Позвольте, на минуточку. Знаете, вы нам так! Спасибо огромное. Не знаю, как вас и отблагодарить. Можно мы от себя хоть вот… – главная стюардесса замешкалась и взглядом передала слово капитану.

– От всей души, от нас… Не знаю, можно ли вам сейчас, но, наверное, полбокала не повредит… Не знаю… Уверен, в общем… От всего сердца… Прям, не знаю, как и благодарить… Просите что хотите, как говорится… Ну, если что, то муж выпьет. – и протянул бутылку вина.