Систематизировать позицию Головина, уложить его взгляды в логичную схему вряд ли возможно, если только не вспомнить, что при диалектическом продвижении в сторону вечного и бесконечного, начал бытия за определенным пределом логика радикально меняет свои законы: противоположности не исключают друг друга, но сосуществуют в единстве (мгновение может быть вечным и одновременно преходящим – у стоиков, например), закон тождества более не справедлив («А» может быть равным и в то же время не равным себе самому) и так далее. Разумеется, не знакомому с диалектикой бесконечного, то есть практически всем современным людям, рассуждения с такой логикой покажутся белибердой. Однако в отношении Головина иначе нельзя. Сам он писал в эссе «Отец»:
Торжество равномерности, прямолинейности, закона исключения третьего обусловлено отпадением anima rationalis от более высокой стихии воды или «неба сперматических эйдосов» и триумфом стихии земли. В лексике Николая Кузанского это отторжение рацио от Интеллекта… К примеру, рацио не может согласиться, что истина есть ложь, а нечто целое не имеет составных частей.
Профессор М. И. Владиславлев в своей диссертации «Философия Плотина» (1868 г.) поясняет: «Подобный [диалектический] прием не есть плод деятельности рассудка, но высшей и совершеннейшей части нашей – ума. Мышление [рацио] имеет дело только с существующим, ум – с тем, что выше его».
То есть тяга к познаниям и презрение к оным, равно как и прочие оппозиции, с которыми Головин легко уживался, отнюдь не свидетельствуют о несуразностях в его мировоззрении, самом по себе исключительно цельном, однако рационально невыразимом.
Определенные «пояснения» этого мировоззрения часто лучше искать не в рассудочных рассуждениях, но в поэзии, музыке, а также в манерах и поведении, эпатаже Головина, в его искусстве подчас жестоко, но всегда хирургически безупречно разрушать, формировать и переформировывать как ситуации, так и самих оказавшихся рядом людей. Рискованным выходкам и опасным экспериментам не было конца. Многие относят его бесчисленные эксцессы к врожденному темпераменту, характеру, но если это и справедливо, то лишь отчасти, поскольку весь образ жизни Головина вполне вписывается в его обдуманную метафизическую позицию. На лекции «Опус в черном», разъясняя алхимическую операцию nigredo, он, например, говорил:
Наш самоанализ прекрасно чувствует, что душа у нас если не больна, то весьма ущербна, что наше тело и отношения нашего тела с душой оставляют желать много лучшего. Поэтому алхимическая операция, которая может назваться «сепарацией», т. е. «отделением», обозначает не только наше уединение, отшельничество, уход от внешнего мира, что весьма сложно выполнить, но полное наплевательство на те ценности, которые этот мир нам предлагает. На ценности воспитательные, религиозные, медицинские, исторические и пр. То есть мы должны от всего этого освободиться и попытаться мыслить самостоятельно. Это легче сказать, чем сделать. Если год или два пробыть в такой ситуации, можно настолько перепутать наши ориентиры, что окажешься не то чтобы в состоянии безумия, но в очень близком к нему положении, и таким образом вся наша работа пропадет. Но не надо бояться безумия в этом смысле. Безумие есть та среда, та атмосфера, которую надо пройти.
Рассказывают, однажды Головин был приглашен в респектабельную компанию на какое-то торжество. Хорошо сервированный стол. Гости расселись. Вышел хозяин с подносом, отлично одетый молодой человек, говорят, в черном смокинге. Деликатно склонился к гостям, что-то им предложив. В этот момент Головин ни с того ни с сего патетически провозгласил: «Добро пожаловать, сеньор Оранг-Утан!» И точно, вдруг поняли гости, в позе, повадках, фигуре, чертах лица хозяин – типичный орангутан! Как несомненную явь, увидел вдруг это и сам фигурант. Разразился скандал. Возмутительное поведение Головина было подвергнуто решительному осуждению, а сам он был изгнан с сего торжества. Из эссе «Проблема восхода Солнца»: