На остановке стояло ещё несколько человек, но внимание Вихрова привлёк только один из них: странно улыбающийся старичок с неподвижными глазами. Старичок слегка пританцовывал, наверное, чтобы согреться и улыбался, не отводя взгляда от урны, стоящей справа от него. Вихров тоже внимательно посмотрел на урну в надежде увидеть что-то очень необычное, но, не обнаружив чего-то существенного, Алесей перевёл взгляд в ту даль, откуда должен был приехать автобус. Хотя ему было непонятно, отчего этот пожилой мужчина, одетый в коричневую куртку и шапку-ушанку, в каких ходили много лет назад и в каких обычно ходят приехавшие в Россию иностранцы, так бесцеремонно долго смотрит на грязную урну, которая должна была залиться краской, если бы знала, что на неё так пристально глядят. «Странные люди, смешные»,– подумал Вихров, продолжая гадать, чем же старику так приглянулась именно урна. Но логичного ответа на поставленный вопрос он не смог найти.

Было холодно, и Вихров начал думать, что скоро и он начнёт пританцовывать. Однако продолжал мужественно и стойко ждать автобус или троллейбус. А, собственно, было всё равно. Он просто продолжал ждать то, что раньше приедет.

Задумавшись над чем-то своим, Алексей и не заметил, что странный старичок стоял теперь совсем рядом с ним, так, что он мог дотронуться до него рукой.

– Плохо транспорт ходит, – сказал незнакомец и посмотрел на Вихрова. – Ждёшь, так ждёшь. Быстрее помрёшь, чем дождёшься. Ещё праздники, в нерабочем состоянии все. Что за люди? Не ценят время…совсем.

Вирхов повернул голову в сторону разговорившегося старичка. И посмотрел на него как-то так, как может посмотреть человек на севшего ему на плечо комара. Но, столкнувшись с прямым взглядом странного улыбающегося старика, он зачем-то решил спросить, почему тот так долго смотрел на урну, что и сделал.

– Много грязи человек оставляет, слишком много. Вечно сорит, везде сорит. Эта урна похожа на горшок. В ней бы мог расти, к примеру, кактус. А в урне почему-то мусор. Так что если бы люди не сорили, тогда вместо урны с мусором стояли бы на всех остановках горшки с кактусами, – начал объяснять старик. На несколько секунд он замолчал, а потом продолжил. – Я очень люблю кактусы. Странное создание, всё в колючках, и воды много не надо, стойкое такое, неприхотливое. Вроде жизни боится, защищается, а силе мог бы любой позавидовать. Однажды опыт такой провели. Был взят кактус, его выкопали из земли и подвесили к потолку. Ученые хотели узнать, сколько времени кактус будет жить.– Увлечённый собственным монологом старик смотрел на Вихрова так, что Алексею казалось, что он смотрит сквозь него. – И представьте, кактус жил 6 лет. Правда, странное растение. Вроде всё в колючках, а цветет, так что даже роза б позавидовала.

Вихров снисходительно посмотрел на собеседника. Собственно говоря, он не совсем понимал, зачем ему рассказывают о кактусах. Но в любом случае от монолога этого забавного человека ему стало весело, и Алексей уже забыл о том, что несколько минут назад хотел начать танцевать от холода.

– Так вы разводите дома кактусы? – поинтересовался Вихров.

– Какой там развожу, – отмахнулся старик. – Есть два кактуса, стоят в гостиной на подоконнике и всё. Жил бы в Мексике, тогда бы разводил. А у нас в стране разве дадут вдоволь пожить? То вот троллейбус никак не приедет, то дырявую крышу в доме ЖЭК чинить не хочет, то война, то перестройка. Не до кактусов. А в Мексике на Новый год кактусы даже вместо ёлок, – особенно грустно произнёс старик последнюю фразу.

Алексей хотел усмехнуться, но остановил себя, ему почему-то стало искренне жаль старика, который, видимо, всю жизнь хотел уехать в Мексику, на родину своих горячо любимых кактусов. Странная мечта, непонятная какая-то, а между тем всё равно мечта, а значит, заслуживает уважения. Жизнь злая. Даже такую маленькую мечту осуществить подчас невозможно, и что там говорить про великую дружбу, великую любовь, головокружительную карьеру. Вот обычный человек, работал, наверно, всю жизнь на заводе, а сам кактусы хотел разводить. Старик продолжал стоять рядом с Вихровым, но больше ничего не говорил. Его неподвижный взор был устремлён в сторону проезжавших машин; он продолжал улыбаться, но делал это почти машинально.