Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданным и с факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним как с женой. Еще памятна чья‑то удачная шутка: счастливы были бы люди, будь у Неронова отца такая жена! Этого Спора он одел, как императрицу, и в носилках возил его с собою и в Греции по собраниям и торжищам, и потом в Риме по Сигиллариям, то и дело его целуя.

Он искал любовной связи даже с матерью, и удерживали его только ее враги, опасаясь, что властная и безудержная женщина приобретет этим слишком много влияния. В этом не сомневался никто, особенно после того, как он взял в наложницы блудницу, которая славилась сходством с Агриппиной; уверяют даже, будто разъезжая в носилках вместе с матерью, он предавался с нею кровосмесительной похоти, о чем свидетельствовали пятна на одежде. А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным. В довершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дорифора он вышел замуж, как за него ― Спор, крича и вопя как насилуемая девушка».

Цезарь тоже много позволял себе, когда не стало соперников в борьбе за власть над Римом. И даже раньше…, еще шла кровавая гражданская война, а пылкий Гай Юлий, позабыв обо всем на свете, проводит несколько месяцев у ног обожаемой Клеопатры. Но египетская царица не была мужчиной. Никогда более Цезарь не проявил и намеком влечения к мужчинам, кроме сомнительного случая с Никомедом.

Однако вернемся к юному воспитаннику Аврелии, который скрывался от гнева всемогущего Суллы в Азии. Цезарь не был в положении загнанного в непролазные дебри зайца. В Азии изнеженный болезненный юноша проявил себя как настоящий мужчина‑воин. При взятии Митилен он получил из рук Марка Терма свою первую боевую награду ― дубовый венок (им награждался тот, кто в битве спас жизнь римского гражданина).

Затем Гай Юлий служил в Киликии под началом Публия Сервилия Исаврийского. Этот район был одним из самых опаснейших в Азии; здесь зародилось организованное пиратское братство, которое в скором времени станет обладать Средиземным морем, полностью парализует торговлю и будет держать в страхе все побережье. Чуть позже Цезарь лично столкнется с морскими джентльменами удачи.

В Киликии Цезарь пробыл недолго ― в 78 г. пришло известие о смерти Суллы, и двадцатидвухлетний изгнанник вернулся в Рим.

А в Риме назревала новая смута; новый пожар братоубийственной войны упорно пытался разжечь Марк Эмилий Лепид, которого Сулла назвал в свое время «отъявленным негодяем». Собственно, этому искателю приключений ничего более не оставалось предпринять для собственного спасения: будучи наместником Сицилии, он дочиста ограбил богатейший остров и теперь ему грозил суд.

Марку Лепид желал видеть в числе своих сторонников Гая Юлия Цезаря и, согласно Светонию, «прельщал его большими выгодами», но получил отказ. Отказался Цезарь не из страха, но потому, что «его разочаровал как вождь, так и само предприятие, которое обернулось хуже, чем он думал». Мятежников довольно скоро разгромил Помпей, несмотря на то, что Лепиду удалось подчинить большую часть Италии. «Отъявленный негодяй» бежал на Сицилию; «там он занемог и умер, совершенно упав духом, но не из‑за крушения своего предприятия, ― сообщает Плутарх, ― а потому что ему случайно попалось письмо, из которого он узнал о неверности своей жены». Вот каким простым способом Италия избавилась от новой гражданской войны!