– Отец, если я твой сын, то желаю принять ислам. Я стану мусульманином, и мне откроется истина, которой ты придерживаешься, и ложь, которой ты сторонишься. Я предам свой лик Аллаху, Господу миров, и не буду причастен ни к какой другой вере, противной исламу!
В тот же день отец направил его к мулле-хазрату[39]. Геворг думал, что идёт по праведному пути и не будет греха в том, если он станет близок с ханбикой, раз он принял её веру. Долго лелеемое тщеславие привело его к безумным, несбыточным мыслям. Но хрупкий дворец мечтаний, воздвигаемый им, рухнул в одночасье от беспощадных слов Гаухаршад. Геворг ощутил себя преданным и обманутым любимой девушкой и собственным отцом.
Ханбика изнемогла от страстных утех. Она откинулась на шкуры и томно простонала:
– О, как я хочу пить!
Турыиш поднёс к её губам глиняную чашу с родниковой водой. Она глотала с жадностью, обливалась и смеялась над своей неловкостью. Юзбаши с улыбкой любовался её детской непосредственностью. Мгновение назад эта девушка превратилась в его руках в женщину, и он не знал, радовало его или угнетало это обстоятельство. А она и не желала давать ему передышки и времени на бесполезные раздумья, отшвырнула чашку и вновь протянула руки, требовательно позвав:
– Иди же ко мне! Позволь мне умереть в твоих объятьях, любимый мой…
Геворг приник к оконцу, не в силах отвести взгляда от пляшущих бликов пламени, гудящего в очаге, и от сплетённых в любовной схватке тел. Лицо его онемело, свелось судорогой отчаяния, а руки вцепились в кинжал, когда-то подаренный отцом. Он с трудом заставил себя отойти в сторону, упал на колени и принялся молиться, и, лишь закончив молитву, понял, что молился не тому богу, и не те молитвы, каким учил его мудрый хазрат, возносил в темнеющие небеса.
Глава 7
На следующее утро юноша попросил отца отпустить его в Казань.
– Что же ты будешь там делать? – недоумённо вопрошал сына Турыиш.
– Меня мучают раздумья о жизни моей, – опуская взгляд, промолвил Геворг. – Я не совершил дел, угодных Аллаху, мои помыслы ничтожны перед престолом Всевышнего.
– Куда же ты направишь свой путь?
Геворг молчал, избегая смотреть в глаза отца.
– Сын мой, к чему совать ногу в стремя, если не желаешь вскочить на коня? Отчего бы тебе не остаться здесь? Пройдёт месяц, и с помощью Всевышнего мы покинем это пристанище. Весь мир будет открыт перед тобой.
Геворг тряхнул головой, словно отгонял видение, возникшее перед его взором:
– Я желаю ехать сейчас. Дозвольте, отец, я вернусь в столицу и займусь науками. Путь воина не для меня…
Турыиш тяжело вздохнул:
– Ты возмужал, Геворг, стал взрослым. Я не могу и далее распоряжаться твоей судьбой. Одно беспокоит моё сердце: наши дороги могут разойтись навсегда.
– Аллах велик, – быстро отвечал юноша, – в его воле даровать нам встречу.
Глухой стук копыт коня, который унёс Геворга, давно уже затих на лесной, подмёрзшей за ночь тропе, а Турыиш всё ещё смотрел вослед, словно силился разглядеть среди темнеющих деревьев силуэт сына. Гаухаршад неслышно подошла к нему, коснулась рукава тёплого бешмета своего возлюбленного:
– Ты его отпустил?
– Он уже вырос, моя госпожа, и я не могу вечно удерживать его рядом. Боюсь, я так и не смог стать ему хорошим отцом.
Она, заглянув в страдающие глаза, прошептала тихо:
– Расскажи…
Турыиш никому не рассказывал, когда и как в его жизни появился сын. Но ей, юной женщине, подарившей ему самые лучшие мгновения жизни, захотел поведать обо всём. В жарко натопленном домике он притянул Гаухаршад к себе:
– Повелительнице самое место в моих объятьях. – Поцеловал ласково и переспросил: – Госпожа, желает ли ваше сердце, чтобы я донёс до вас эту грустную историю?