– Эй, расступись! – веселились высыпавшие на улицу подружки невесты. – Едет сам ашчи, готовить нам суп «упади-уходи»[28].

– Расходитесь, неугомонные! – кричал весёлый толстяк. – Лучше несите приданое невесты да грузите в арбу.

Девушки только и ждали этих слов, рассыпались, как стайка воробышков, бросились в дом, а оттуда со смешками и шутками доставили многочисленное приданое невесты. Были там и перины, и одеяла, тканое бельё и чадры, а ещё сундуки и сундучки с вышитыми скатертями, полотенцами, кисетами и миндерами[29]. Мужчины вынесли дорогой ковёр, а следом в большом количестве медную и серебряную посуду.

Служанка позади ханбики нетерпеливо притоптывала ножкой:

– Давайте же поспешим, госпожа Гаухаршад, скоро прибудут кудалар[30]!

Гаухаршад обернулась к невольнице, взглянула в её сияющее веснушчатое лицо и подумала: «Почему бы не спуститься вниз, не полюбоваться интересной церемонией?» Она и не хотела думать о том, что ей следует вновь забраться в душную кибитку и трястись по пыльным крымским дорогам. Ничего не случится, если она задержится в этом гостеприимном ауле ещё на один день. Гаухаршад решительно тряхнула головой:

– Вы будете сопровождать меня, хочу взглянуть на аульную свадьбу!

– О нет, пресветлая госпожа! – Грузная Жиханара умоляюще опустилась на колени. – Начальник охраны уже приказал заложить ваш возок. После ливня воздух наполнился желанной прохладой, мы не можем терять день пути, ведь завтра вновь придёт жара и сушь.

– Кто, кроме меня, может решить, когда нам стоит продолжить свой путь? – с угрозой в голосе вопросила ханбика. – Я желаю остаться, и сегодня никто не заставит меня двинуться с места, и передай моё приказание сотнику.

Старшая нянька поспешно опустила голову:

– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа.

Ханбика победно взглянула на притихшую прислужницу:

– Отправляйся вниз и доложи мурзе, что я желаю присутствовать на бракосочетании его дочери!

Семья хозяина и гости приветствовали ханскую дочь почтительными поклонами. Каждый спешил выразить своё восхищение, и бесхитростные возгласы, прославлявшие ханбику, долго звучали в большом зале. Гаухаршад устроили на самом почётном месте. С внутренним удовлетворением принимала она знаки внимания, здесь, среди простых людей, девушка впервые почувствовала всю сладость и могущество власти, которую привносило в её жизнь высокородное положение. Она со всей полнотой ощутила себя дочерью великого хана, а не падчерицей, живущей в крымском дворце из милости рода Гиреев.

Гаухаршад приказала юзбаши Турыишу сопровождать себя на праздник в дом жениха. Начальник охраны не проронил ни слова и почти не поднимал глаз на свою госпожу. Ханбику забавляло его молчание, она чувствовала за ним страх ожидания. Юзбаши ждал объяснения, которого юная госпожа в любой момент могла потребовать от него, а вслед за этим объяснением и возможной отставки. Более всего Гаухаршад хотелось управлять этим сильным, широкоплечим мужчиной, который напоминал ей калга-солтана Мухаммада. Это его, Мухаммада, отвергнувшего её любовь, она хлестала беспощадными словами во время вчерашнего отдыха у родника. Это в его глазах она с мстительной радостью видела и растерянность, и боль. Но ведь и ханбика до сих пор ощущала боль потери, муки отвергнутой женщины.

Несколько часов назад, сидя в одной комнате с невестой, Гаухаршад с затаённым вздохом, еле слышно произносила вслед за дочерью мурзы «да!» в ответ на настойчивые слова свидетеля жениха: «Именем Аллаха, словами Пророка, согласна ли ты стать вечной подругой жизни…» О, как бы ей хотелось, чтобы эти слова произносил свидетель калга-солтана! О, ради этого она могла бы полюбить Крым и остаться здесь навсегда!