– Вы давно не навещали нас, – высокий голос настоятеля звонко зазвучал под сводами залы, смягчая его нечистый говор.

В отличие от армян, проживавших в Солхате и считавших татарскую речь привычным делом, настоятель монастыря Сурб-Хач плохо владел языком хозяев этих мест. Замкнутая монастырская жизнь не давала такой возможности, но объясниться с любым жителем Крыма в монастыре могли все, начиная от пастыря и кончая служкой.

– Нам неизвестны пути, уготованные Всевышним, – отвечал мангыт. – Может так статься, что я посещаю вас в последний раз.

Густая седая бровь настоятеля поползла вверх:

– А как же Геворг?

– Сегодня я заберу сына. – Турыиш отстегнул от пояса кошель с монетами. – Возьмите для вашего монастыря с благодарностью за то, что столько лет растили Геворга и хранили мою тайну.

Настоятель, приняв подношение, в задумчивости взглянул на кочевника.

– В жилах этого юноши течёт кровь нашего народа, – произнёс монах, – но он ваш сын, и я не смею возражать. Как решит Геворг, пусть так и будет.

А высокий черноглазый юноша уже бежал из распахнутых дверей навстречу Турыишу:

– Отец! Как я долго вас ждал! Вы приехали за мной?

В это солнечное утро базары Солхата были особенно многолюдны. Однако седобородые старики, которые восседали на выцветших циновках у каменных заборов своих жилищ, со вздохом сетовали:

– Какие были раньше времена! Нынешний базар сравним со скудным ручейком.

– Да, уважаемый Сабитулла-ага, – кивал головой, увенчанной белой чалмой, сухощавый собеседник. – Таких богатейших купцов и караванов в двести, а то и триста верблюдов разве увидишь ныне в Солхате? Э-хе-хе, прошли те времена, оскудел базар!

Старики качали головами, поглядывали подслеповатыми глазами на спешащих по улицам горожан; мелких торговцев с корзинами на плечах; земледельцев, погоняющих своих ослов; босоногих водоносов с полными бурдюками:

– Вода! Кому воды?!

Юзбаши Турыиш вышел на самый большой базар бывшей крымской столицы со своим единственным сыном, который родился и вырос при армянском монастыре. Геворг пробирался по улицам вслед за ним, юноша казался ошеломлённым и раздавленным непривычной для него сутолокой. Никогда ещё ему не приходилось бывать в таком большом поселении, и он не видел столь величественных зданий и такого огромного количества людей. Только понаслышке юноша знал, что неподалёку от монастыря находится крупный город, теперь он видел его воочию, и увиденное восхищало и подавляло Геворга.

Базар раскинулся на площади перед мечетью, построенной ещё во времена хана Узбека. Здание мечети представляло собой базилику, обращённую к югу, с тремя парами столбов, соединённых арками. К зданию примыкало медресе. Геворг замедлил шаг перед украшенным богатой резьбой порталом мусульманской школы. Каменный орнамент, словно нескончаемая песня, вился вверх переплетающимися спиралями с прихотливо изогнутыми завитками. Растительные побеги сплетались меж собой, окружённые пышной листвой пальметки[16]. Узоры напомнили Геворгу украшения армянского монастыря, юноша провёл рукой по резьбе и улыбнулся своим воспоминаниям.

Его дед был каменотёсом и полжизни провёл при монастыре Сурб-Хач. Перед глазами Геворга как будто встал молчаливый старик, вдохновенно работавший над камнем. Под точно рассчитанным, слаженным ударом его молотка резец скользил по камню, выписывая завиток за завитком. Мальчик, как зачарованный, часами мог наблюдать за работой деда, на его спокойное лицо, изборождённое глубокими морщинами. Голову старик повязывал маленьким чёрным платком, чтобы усмирить вьющиеся седые волосы. Умер дед рано, он только начал обучать внука своему искусству, вкладывая в его маленькие ладони молоток и резец. Но не суждено было увидеть старому мастеру работу внука.