– Нарисовано не просто хорошо – превосходно, – неожиданно сказал Победоносцев. – У вас несомненный талант, молодой человек. И в нашем деле это может пригодиться… Да вы присаживайтесь, поговорим немного.

– Слушаюсь, – глуповато сказал Сергей.

Победоносцев поморщился.

– Экий вы служака, право. Давайте-ка без чинов. Я вам в отцы гожусь, а дядя – это дядя… Просто поговорим.

Усевшись за приставной стол, Победоносцев задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.

– Набедокурили вы, молодой человек, – строго сказал он вдруг.

– Это как же, ваше высокопревосходительство? – вскинулся Белозеров.

– Я же сказал – без чинов. Просто Константин Петрович… Напрасно вы подали прошение об отставке. Не могли же не понимать, что дело пахнет неповиновением. Когда не желает служить один, оно бы и ладно, дело личное. А когда все вместе – это сговор. Стало быть, умысел на дурное. Именно так это воспринял император. – Победоносцев кивнул в сторону портрета.

– А я, Константин Петрович, в стороне от боевых товарищей остаться не мог, – с дерзкой ноткой выпалил Белозеров. Дядя предостерегающе поерзал на стуле. – У гусар, уж не обессудьте, так не принято. За государя-императора и Отечество жизнь положим, когда понадобится, но глупость министерства терпеть не обязаны. И чтобы вы знали: между министром Ванновским и Его Величеством Александром Александровичем знака равенства никто не ставил! Так что не ищите бунта. В Киевском гусарском его нет! – Пригорюнившись, Белозеров добавил: – Да и Киевского гусарского теперь тоже нет…

Дядя задумчиво поерзал на стуле. Бескровные губы обер-прокурора раздвинулись в улыбке, обнажив по-молодому крепкие белые зубы. Возможно, фарфоровые.

– Вот и хорошо, что не бунт, – с оттенком иронии сказал он. – Иначе разговор с вами был бы иной, да и не здесь. Глупость простительна, смутьянство наказуемо. Так-то, молодой человек.

Сергею в один миг сделалось жарко. Он резко поднялся.

– А я, ваше высокопревосходительство, себя глупцом не считаю, – сказал он, глядя Победоносцеву прямо в глаза. – Что сделал, то сделал. Хорошо ли, плохо ли, – Бог рассудит. И если военная карьера теперь закрыта, – ну что ж… В России дорог много. Авось на какой-то Родине еще послужу.

Дядя вновь заерзал – на сей раз одобрительно.

– А мне нравится твой племянник, Кирилл Иванович, – сказал вдруг Победоносцев. – Горяч, но не глуп. И мыслит правильно. А гонор, мне сдается, не от вредности – от молодости. А кто не был молод? Пожалуй, что и сгодится… Да вы садитесь, Сергей Васильевич, садитесь.

Растерявшийся Белозеров присел на край стула. До него дошло, что он осмелился спорить с человеком, которого называли правой рукой императора.

– Это вы хорошо сказали, что в России дорог много, – с неожиданной теплотой в негромком глуховатом голосе заговорил Победоносцев. – Главное, чтобы на каждой стоял человек, преданный императору и Отечеству. Я думаю, что вы – как раз такой человек. А дорогу для вас мы уже нашли. Все пригодится: и смекалка, и гусарская смелость, и талант рисовальщика. Кирилл Иванович вам расскажет и объяснит. – Он пристально посмотрел на окончательно потерявшегося Белозерова. – Выше голову, Сергей Васильевич! Коли с делом справитесь, вознаграждение будет изрядным, это я вам обещаю.

– А если не справлюсь? – спросил Белозеров машинально.

Победоносцев облил холодным взглядом.

– Нельзя не справиться, – сказал он, поднимаясь. – Я изучил ваш служебный формуляр. Если не врет, вы человек не только храбрый, но и настойчивый, сообразительный… Ну, прощайте. Кирилл Иванович, проводи меня…

Пожав руку обер-прокурора, Сергей минут на пять остался в кабинете один. Если не считать скачущих мыслей, разумеется. Отдышался. Вот у них как, в Питере-то… Сулят изрядно вознаграждение, а за что – бог весть. Однако ясно, что изрядное вознаграждение дается за изрядную же работу… А Победоносцев-то, Победоносцев! Не поленился, – самолично изучил его, Белозерова, формуляр. Для чего бы это? Дела-а…