– Где я? – еле ворочая распухшим, непослушным почему-то языком, едва шепчу. – Где все… наши? – Грудь продолжает гореть нестерпимым огнём. Что это? Сил нет даже пошевелиться, чтобы сбросить одеяло…

– Ты-ы здесь, и они-и все то-оже здесь… Эвон, за сте-енкой, – распевно произносит Арина Родионовна. – Лежи-и спокойно, не волнуйся. Лежи.

Голые белые стены, белая железная койка, тусклый свет дежурной лампочки под матовым колпаком. Есть и другие кровати, но в комнате только я и няня. Это больница, догадываюсь. Почему больница?.. Зачем?!

– Ещё чуток потерпи… потерпи-и чуток. Поспи ещё маненько, и всё пройдёт… – Баюкает меня нянечка. – Ща-ас всё пройдё-от. Ско-оро пройдё-от… – Подсовывает под голову свою руку. – Нака-ась, вот это, выпей. Выпей-выпей. – Осторожно поднимает мне голову, придерживает её, другой рукой подаёт к губам стаканчик-мензурку.

Что это? – мелькает вопрос и гаснет, как спичка на ветру. Ни думать, ни спрашивать сил нет – выпить. Пи-ить!.. Закрываю глаза и безропотно пью бабулино лекарство. Во рту и горле мгновенно вспыхивает пожар. Дыхание перехватывает, я закашливаюсь, теряю дыхание. Ручьём текут слёзы. Душит сухой, надсадный кашель. Это же!.. Спи-ирт?! Ф-фу!.. Это не вода. Спи-ирт это. Спирт!

– Ты это, дыши, сынок, дыши скорей… Щас уже всё будет хорошо. Спирта што ли никогда не пивал, а? – сочувствует бабуля, с сомнением качай головой.

В дверях, совсем неожиданно и совсем беззвучно, появились три тени, три фигуры. Они, не переступая порог, тревожно и внимательно, смотрят на меня, рассматривают. «Кто это? Ангелы?! Черти? Они ко мне, за мной?! Уже!!» Пытаюсь привстать, разглядеть их, кто это? Они молчат. Тоже смотрят. «Нет, – вглядываюсь… это не… Да это же… наши ребята, узнаю я – это Гизо, Олег и Колпачок!» На душе сразу становится спокойно, ребята здесь, значит, всё в порядке. Сил у меня ещё пока нет, но мне становится почти радостно и приятно. Веки, тяжелые-претяжелые, закрываются сами собой. Спать. Спааа…

– Всё, всё, идитя-идитя, не мешайте тут. Оклема-ался уже ваш друг. Почти оклема-ался, – машет руками Арина Родионовна. – Ходют и ходют… Который уже ра-аз… Ви-идишь, заботются об тебе ваши артисты, пережива-ают, – одобрительно замечает няня. – Ну-кась, давай-ка, повернёмся. – Сняв с меня толстое одеяло, она освобождает мою грудь и от тех тяжёлых доспехов, и от той неимоверной тяжести. О-о! Это!.. Это горчичники! Вот, что так сильно пекло! Аааа-х! – облегчённо вздыхаю, как стало легко дышать. Оооо!.. Няня, меж тем, так же ловко, как пушинку, а я и есть пушинка – переворачивает меня на живот, и щедро лепит на спину новые, холодные… С ужасом понимаю, что сейчас со мной будет, но противиться сил нет. Нет сил!! Да и в сон, вдруг, потянуло. Глаза слипаются, и я вновь, теперь уже плавно, погружаюсь в долгий и мутный сон. И пока горчичники не начали действовать, я засыпаю.

Проснулся я сразу, причём, от жутко тревожного импульса – проспал автобус?! Ух, ты!.. В бригаде я отвечаю за своевременную и полную погрузку-выгрузку нашего концертного реквизита, инструментов, аппаратуры, всего личного состава – артистов, то есть – в любой транспорт: автобус, поезд, пароход, самолёт… что ещё там?.. гужевой транспорт. От ужаса я замер, весь превратившись в слух… Ни звука. В комнате и вокруг вообще тихо и абсолютно спокойно, никакой суеты и никакого шума. Почему? Уехали!! Ааа-а! – вдруг вспоминаю, я же заболел вчера… едва концерт, кажется, довёл. Теперь понятно где я – я в больнице. Второе состояние, которое я вдруг обнаружил в себе, и которое целиком владело мной – сильный и страшный голод. Я сейчас, казалось, мог съесть целого быка, хоть в жареном, хоть в варёном виде. Но, то-ль-ко-це-ли-ко-ом!