Волки.

СКЕЛЕТОПОДОБНЫЕ ВЕТВИ деревьев сомкнулись над головой, закрыв солнце, и изрытая колеями земля утонула в темноте. Агата, не помня себя от ужаса, бежала по лесу. Мало того что отец столько лет относился к ней как к выродку, так теперь он решил продать её, словно вещь, тому, кто предложил самую высокую цену! Заскорузлому графу Герберту Дюрану. Развратный старик похотливо пялился на неё на рыночной площади, предлагал украшения и платья, посылал цветы и дорогие книги и не скрывал своих намерений с того дня, как ей исполнилось пятнадцать лет. Но в последнее время он совсем стыд потерял. На прошлой неделе на деревенском празднике он нахально прижимался к ней и наматывал её локон на палец, уверяя, что тусклые коричневые пряди блестят, как звёзды, и обжигая ей ухо влажным дыханием.

Отец об этом знал. Знал, что граф Дюран как никто другой разжигает страх в её сердце, и ничего не сделал. Чему же тут удивляться? И всё же, кроме отца, у неё больше никого не было, и предательство больно ранило.

Агата уже достаточно настрадалась от того, что много лет назад из семьи ушла мать и отец вбил дочери в голову, будто та помешалась на магии и то же самое произойдёт с Агги. Будто она, его единственный ребёнок, испорчена и представляет опасность подобно пороховой бочке, которая может взорваться от одной искры.

Последние счастливые воспоминания Агаты о maman[2] – как мать опускается рядом с ней на колени в маленьком, огороженном стеной саду, свежевыстиранные простыни хрустят на ветру, летний воздух пахнет солнцем, нежной зеленью и плодородной возделанной землёй. Босая, в простом платье из домотканой ткани, мама сияет. «Вот, chérie[3], потрогай этот стебелёк. Овощи ещё не созрели, а я так хочу приготовить на ужин зелёный горошек с маслом. – Она проводит кончиками пальцев Агаты по изумрудному стеблю и шепчет: – Ему нужно ещё чуть-чуть подтянуться». Сила перемещается из руки Агги в растение, и девочка издаёт изумлённый возглас, а когда стручки набухают, раскрываются посередине и из них сыплются зрелые горошины, визжит от восторга. Смеясь, мама собирает урожай и бросает крошечные жемчужины – как она их называет – в висящую на руке корзину.

Обращаясь мыслями к maman, Агата старалась вспоминать только хорошее – какие мягкие у неё были руки, с какой щедростью она лечила занедуживших односельчан, – а об остальном предпочитала не думать. Например, однажды вечером мама пришла домой сама не своя; она только что приняла роды и с остекленевшим взглядом бормотала что-то невнятное о детях, которым не следует появляться на свет. А когда отец попытался её успокоить, она убежала из дома. В другой раз Агата застала мать разговаривающей с чайником. Девушка даже пыталась выбросить из памяти ту ночь, когда maman ушла навсегда. Её глаза… лучистые глаза цвета морской волны казались потухшими, как погашенные свечи, пустыми и чёрными, как два колодца.

В конце концов maman пропала в ночи без всяких объяснений. Бросила свою дочь – дитя, которое любила, воспитанницу, которую звала своим «чудесным наследством», – в совсем нежном возрасте, в восемь лет. И, слушая, как звенит в ушах отцовское предостережение, Агата крепко заперла волшебное сияние внутри себя. Прятала его надёжно и выпускала на волю только в крайних случаях.

Слёзы затуманили зрение, девушка споткнулась и повалилась вперёд, проехавшись руками по прохладной влажной земле. Внезапно на неё нахлынуло воспоминание о другом падении – в холодный погреб. Казалось, она снова попала в ловушку без света, без воды, без тепла, и только мыши да тараканы составляли ей компанию. А ещё пауки. Боже сохрани её от пауков и их липких экскрементов, противных членистых ног и ядовитых клешней. По лицу ползали нити паутины, а когда девочка забилась в угол, то в темноте прижалась затылком к кокону с вылуплявшимися паучатами. От гнева мамы-паучихи на коже остались рубцы размером с куриное яйцо.