Остановка. Кто-то забыл шапку на сиденье.

– Шапка! – крикнул благородный Литвишко и бросил ее молодому чеху, обернувшемуся в толчее.

Будто они поняли, что он там крикнул. Чех расплылся в дружелюбной улыбке и закивал в благодарности.

Мы вышли на станции Háje. Поначалу я немного расстроился т.к. вместо ожидаемых характерных построек, лицезрел обыкновенный лысый массив с рядом обыкновенных многоквартирных прямоугольников, правда, разных цветов. Остановка, мост над дорогой, дальше лужайки с подстриженной травой и дома. Очень мне напомнило наши массивы, только более ухоженные. Люди гуляют с собаками или просто снуют не спеша. Мы прошли все дома, и вышли к последнему двухэтажному новострою цвета бледного салата. Комплекс однотипных домов с прилегающими лужайками с коротко стриженой травой. Наши бабушки здесь не живут, а живут не наши, без клумбочек и цветочков все выглядело лысым и пустым. Радовали широкие асфальтные дороги, пересекающие двухэтажки, маленькие парковочки для местных машин, аккуратные мусорные баки, спрятанные в отдельных решетчатых квадратах. Ни одной бродячей собаки или кошки, ни одной вороны.

Усатый позвонил в домофон и вскоре нам открыли. Подъезды тоже отличались. Все чистенько, приятно пахнет. Датчики движения регулируют освещение. Лестница не закрыта отдельными стенами, а будто целое с длиннющим коридором, расходящимся в две стороны чередой квартир. Ступени не бетонные глыбы, а вполне приятно оформлены и хорошо отделаны. Пролеток нет, зато на этажах большие площадки. Коридоры тоже не закрыты стеной, а ограждены перилами.

Второй этаж, дверь открыта, мы вошли.

– Тук-тук, кто в тереме живет?

– Это мы гастарбайтеры.

Терем был битком. Комната-кухня небольших квадратов на три кровати и диван на двоих. Вторая комната еще меньше на такой же диван и кровать. Большой балкон. Итого восемь человек в четырех стенах, а с нами вообще одиннадцать. Все с западной и один сосед с Кривого Рога. Он встречал нас как родных, с неподдельной радостью. В целом все ребята были нормальные и дружелюбные.

Пашка – крепкий малый лет тридцати пяти. Львовянин. Спокойный, сдержанный. Дома малое дите и скучающая жена.

Еще один Вова, тоже со Львова. Лет тридцать. Разгильдяй и гуляка, носящий кожаные штаны и не ночующий «дома».

Юра мастер – смешной веселый мужик с прической Луи де Фюнеса и фасом Пьера Ришара. Под полтинник.

Дима алкаш. За полтинник. Что-то вроде главаря. С красным пропитым лицом и замашками смотрящего.

Серега усатый, прозванный далее Стукачом. Одессит под полтинник. Бывший моряк.

Коля зим тридцати с кавказской щетиной и компанейским настроем.

Была еще женщина под пятьдесят, но видел ее лишь раз и то мельком. Пахала как лошадь и спала как сурок.

Ну и Эдик, тот, что с Рога, который Кривой.

В общем, годы и жизни самые разные, а денег хотят одинаково. Ну и мы не отстаем. В хотении.

После короткой биографической справки и обнародования посулов мы в поочередности смыли пыль дорог в горячей ванне. Вода центральная, напор хороший, маленькое удовольствие. Стирка, бритье. Потом я попытался уснуть в отдельной комнате на троих, но тщетно. На подоконнике лежал роман Селенджера «Над пропастью во ржи». Я проникся симпатией к хозяину книги и неспешно пролистал оную. Пацаны вовсю галдели, и спать не собирались, ибо негде толком. Вскоре выполз и я.

– Ну что пройдемся окрестностями?

– Айда.

На прогулке Литвишко высказывался об историях ребят.

– Вот не надо их слушать, – говорил он. – Есть такие люди: все у них плохо, плохо, они вечно ноют, жалуются, и все у таких становится только хуже. Не надо обращать на них внимание. У нас все будет хорошо.