Сквозь полупрозрачный лоб говорящей женщины Дрейк видел шторы на окнах, ведущих в сад. Шторы не шевелились, но он всё равно в два прыжка пересек спальню и резким движением отдернул тяжелую пыльную ткань.

Солнечный свет ослепил его. Дрейк зажмурился; горячая багровая пелена обожгла веки, просачиваясь между ресниц.

В саду никого не было.

– Нет, – сказал Гордон с раздражением, – это совсем не похоже на сон.

Журналистка поморщилась от его тона, но он был уже в том возрасте, когда человек может позволить себе не обращать внимания на эмоции собеседников.

– Когда вы спите, ваш мозг занимается перераспределением полезных веществ с помощью глимфатической системы. А при Переносе… – Гордон поднял голову и увидел, что в выпуклых глазах журналистки отражается суматранская орхидея, посаженная Софией, а больше не отражается ничего. Он вздохнул и закончил: – При Переносе в мозгу происходят совершенно другие процессы.

Журналистка подалась вперед и по-ученически наклонила толстую шею.

– Какие?

– Можно сказать, что человеческий мозг – как орган, состоящий из живых клеток, – умирает.

– Навсегда?

Гордон закатил глаза.

– Гипотеза обратного Переноса была дважды опровергнута в начале века, – терпеливо сказал он. – Один раз – под руководством вашего покорного.

Видимо, все-таки недостаточно терпеливо – потому что на веранде немедленно появилась Линди. Она принесла теплый клетчатый плед, которого он не просил, наклонилась, укрывая его худые старческие колени, и укоризненно прошептала над самым ухом:

– Пап…

– Спасибо, милая, – сконфуженно пробормотал Гордон и повернулся к журналистке. – В этом нет ничего страшного. Наш мозг всю жизнь так или иначе занят умиранием. В моем возрасте это особенно наглядно: мы с вами только начали разговаривать, а я уже не помню, как вас зовут.

– Эмбер, – прошелестела она чуть слышно, и лоб у нее пошел красными пятнами. – Эмбер Джиу.

– Что вы знаете о Переносе, Эмбер?

– То же, что и все, – журналистка растерянно пожала плечами. – На Гарториксе человек может жить вечно.

– А на Земле он при этом – что?

Эмбер молчала, глядя на него своими выпуклыми глазами, полными бледно-розовых цветков суматранской орхидеи. Интересно, сколько они вообще живут, вдруг подумал Гордон. Прошло уже тридцать шесть лет, а она всё еще цветет каждое лето.

– На Земле наш с вами человек умирает, – назидательно произнес он.

Изысканные очертания орхидеи слегка расплылись: выпуклые глаза журналистки наполнились слезами. Этого еще не хватало, с тоской подумал Гордон. Линди меня убьет. Или просто расскажет Микке за ужином, и тот снова заберет близнецов, когда уедет.

– Пока мы бодрствуем, в мозгу происходит множество разных процессов, – нехотя пояснил он. – Все они очень энергозатратны, поэтому мозг устает и нуждается в отдыхе; это называется «сон». Если мы возьмем среднюю продолжительность жизни взрослого человеческого мозга – которая, как вы можете видеть на моем примере, за последние пятьдесят лет увеличилась просто до неприличия, – уберем из нее промежутки сна и запустим всё остальное на ускоренной перемотке, чтобы уложиться примерно в две недели, мы получим то, что происходит с мозгом после получения номера.

– То есть… это… – неуверенно произнесла Эмбер.

Гордон вздохнул.

– Получив номер – сложный биохимический код-сигнал, причины и механизмы возникновения которого по сей день до конца не изучены, – мозг как бы начинает жить на полную катушку. И в течение двух недель полностью разрушается. В этом и была суть открытия, которое сделало Перенос возможным.

Эмбер осторожно кивнула, не сводя настороженных глаз с Гордона.