Потом похолодало, разлетелись отдыхающие, вслед за ними с деревьев разлетелась листва и улеглась под кустами. Нас в один день призвали в армию троих: Машошина, меня и Вовку Мачуха – парня из парусного клуба. Их с Машошиным, кстати, отправили домой, а меня в тот же день – в Винницу, где я уже под дембель в кинозале части на большом экране впервые посмотрел фильм «На гребне волны»…

И с того майского вечера в воинской части моя жизнь потекла в совершенно непредсказуемом направлении, хотя я этого тогда вовсе и не понимал. А потому, вернувшись на «гражданку», пытался подойти к ней с общим шаблоном, то есть завершить образование, найти нелюбимую работу не по специальности, а там и жениться. В общем, чтоб все было как у людей. Только все у меня как-то сразу не заладилось. Не знаю, кого тут винить, себя или эпоху, потому что в середине девяностых не только в Крыму, но и по всей стране у многих ничего не ладилось. Однако в отличие от всей страны у меня под боком было море и во мне нераздутым угольком тлела память о виндсерфовом и серфовом опыте, жил во мне также источник этого огня. У меня была мечта, а некая «далекость» придавала ей в моих же глазах очарование. И я вернулся в феодосийский клуб парусного спорта «Летучий голландец». Только вернулся я туда вовсе не за парусной премудростью…

У меня еще со времен занятий «драчками» (как их все называли в клубе) был товарищ по имени Серега. Он был на пару лет старше меня и к моменту моего дембеля ходил с барсеткой, ездил на бежевой «копейке» и торговал на базаре то ли курами, то ли рыбой. Был, короче говоря, при деле и мог прокормить семью, которой обзавелся рано. Так вот, встретившись с ним, плывущим радостным в один из серых и тусклых для меня дней, я совершенно справедливо задал ему вопрос, чего это он такой счастливый: продал, что ли, всех куриц на неделю вперед? На что он расплылся в улыбке, обозвал меня «дуррой» и поведал, что только был в «Рапане» (так у нас в поселке до сих пор называют клуб виндсерфинга, потому что его здание было когда-то пристройкой к одноименному летнему кинотеатру) и там у Шестика смотрел серфовый журнал, который Новаков младший привез из-за границы.

Мне это, честно говоря, настроение не улучшило. Новаков, мой одногодка, по каким-то заграницам ездит, счастливый Серега с легкой руки своего тогда весьма авторитетного старшего брата всех кур вот продал, один я топчу листву и не могу даже на стройку устроиться, потому что вокруг никто ничего не строит! Но Серега не унимался, его свежие впечатления явно перевешивали то количество внимания, которое у каждого из нас имеется в запасе для выражения соболезнования не очень удачливому приятелю, и поэтому он, даже не глядя на меня, выпалил:

– Новый бодиборд смотрел, там есть! – и, не дожидаясь моей реакции, продолжил: – Это доска такая, на животе кататься с волны, вставать не надо! Я так пробовал на носу от «мустанга»!

И три слова – «волна», «нос», «мустанг» – сработали как кодовые. По моей коже пробежали мурашки, ноги все вспомнили, потянулась вперед и вверх спина, и я в подсознании съехал с волны. Сознание же в этот момент тоже действовало непредсказуемо, бросив достаточно тренированное в армии тело вперед, дав ему приказ схватить Серегу и волочь его, упирающегося и отговаривающегося курами, в клуб, в «Рапану», к Шестику – смотреть на эти фотографии бодиборда!