С разрешения деда Селима султана Мухаммеда Киюзем и ее сын стали жить в стороне от гарема, в самой удаленной части Эски-сераля, которая называлась Двором тюльпанов. Их ревниво охраняли наиболее доверенные ага кизляру люди из числа солдат и немых евнухов, а прислуживали фанатически преданные рабы. Мать с сыном редко покидали пределы своего жилища, и вообще Селим воспитывался и рос в обстановке почти полной изоляции.

Подобный образ жизни не мог не наложить своего отпечатка на ребенка. Он редко улыбался и, играя, никогда не поднимал веселого шума, как это свойственно детям. Когда ему исполнилось три года, он говорил и поступал так, как будто ему было уже по крайней мере лет семь – восемь.

Селим с младенчества воспринял уроки бдительности и осторожности, преподанные ему матерью, и неизменно сторонился чужих людей, которые, впрочем, весьма редко показывались во Дворе тюльпанов.

С некоторых пор тайком от матери и своих нянек Селим стал выбираться из покоев, чтобы навестить, например, отцовскую конюшню или тихо поиграть одному в султанском саду. Он всегда был настороже и предпринимал все меры к тому, чтобы остаться незамеченным. Селиму никто прямо не говорил, что его жизни угрожает опасность, но мальчик интуитивно чувствовал, что чем неприметнее он будет, тем дольше проживет.

Однажды – Селиму тогда было шесть лет – он сидел на дереве, спрятавшись в густых ветвях, в султанском саду, как вдруг увидел своих братьев. До сих пор он ни разу в жизни не встречался ни с одним мальчиком, поэтому его охватил большой соблазн слезть с дерева и присоединиться к ним, но внутренний голос удержал юного принца от опрометчивого шага, и Селим остался на месте. Позднее он расспросил о них своих сестер Лейлу и Эйши, дочерей госпожи Рефет, которые были единственными детьми, допускавшимися в дом его матери.

Тот, что постарше, был принцем Ахмедом, наследником султана. Ему уже исполнилось десять лет, но он был нисколько не выше Селима – толстый, с кожей оливкового цвета, в прыщах, с темными колючими глазками. Он держался высокомерно и частенько побивал своих слуг, если те мешкали с исполнением его приказов. Понаблюдав за ним какое-то время, Селим даже обрадовался, что усидел на дереве.

Второй мальчик был выше Ахмеда. У него были темно-русые вьющиеся волосы и большие голубые глаза. Он держался со всеми чрезвычайно серьезно и был неизменно вежлив с теми, кто служил ему. Это был восьмилетний принц Коркут. От него веяло таким царственным благородством, что даже Ахмед не осмеливался смотреть на него свысока при их встречах, которые были, впрочем, весьма редки. Селим чувствовал, что, будь воля Коркута, этих встреч не было бы вовсе, но законы вежливости следовало соблюдать.

Примерно год Селим наблюдал из-за густых ветвей дерева, на котором сидел, за братьями, которые играли, как правило, отдельно друг от друга со свитскими. У принцев были свои дворы и свои придворные. Селим часто спрашивал себя, сидя в засаде: «Почему они могут свободно играть в дедовском саду, а я не могу?» Но он держал эти мысли при себе, ибо знал, что, если спросит об этом у матери, она прознает про его тайные вылазки из Двора тюльпанов и за ним станут приглядывать еще строже.

Однажды он услышал снизу голос:

– Почему ты все время там прячешься?

Селим вздрогнул от неожиданности и не нашел ничего лучшего, как ответить:

– Чтобы меня не было видно.

– А зачем тебе это?

– Мама говорит, что так надо.

– А кто твоя мама?

– Киюзем-кадина.

– А, так, значит, ты мой брат Селим!

Селим глянул вниз, и на его лице показалась робкая улыбка.