Советская школа ломала тебя о колено. Чтобы пропустить уроки, я тёр градусник об одеяло, пока он не показывал хотя бы 37,2. Или уже в классе я щипал себя ногтями за уздечку носа. Это очень больно. Сначала появляются слёзы, потом ты начинаешь чихать. Минут через пять, захлебываясь соплями, ты ноешь:
– Мне очень плохо.
– Иди домой, – разрешает учительница.
И тут же кто-нибудь выкрикивает:
– Можно я его провожу? Мало ли что…
И одноклассник тоже валит с урока.
У меня сохранилась папина записка тех лет.
Из бардачка Михаила Ширвиндта
Миша!
Очень хотелось бы получить от тебя лёгкое, ни к чему, естественно, не обязывающее посланьице с кратким, в меру искренне-правдоподобным отчётом о существующем моменте твоей бурной жизни. Призываю тебя это сделать, ибо очень хорошо понимаю твою ситуацию, где жажда быть современным в глазах окружающих соплеменников всегда идёт вразрез с занудными требованиями родителей. В этой жуткой борьбе с самим собой я тебя призываю найти элегантную середину, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно брошенных родителей.
Ориентирами жизни, а может, и существования (жизнь и существование – это категории разные), должно для тебя быть:
а) родители никогда тебя не предадут (если ты по духу не Павлик Морозов);
б) не надо думать, что ты умнее, хитрее и опытнее, а главное – современнее своего отца (это возрастное заблуждение);
в) полагаться на свою интуицию следует не во всех случаях – не зазорно иногда отозвать отца в сторонку и посоветоваться;
г) не стоит торопиться познать сразу всё – потом будет скучно.
После этих теоретических выкладок перехожу к материальной программе:
1) помни, о чём мы договорились (я не шутил);
2) если переползёшь в 10-й, грозят всяческие курортно-вещевые блага;
3) не соблазняй себя неожиданным «чудом» в конце месяца – отрешись от соблазнов и позанимайся все эти оставшиеся крохи времени. Летом отомстишь обществу за майский труд. Если профукаешь май, грозит катастрофа. Я тебе пишу без ханжества – это так и есть.
Не предай отца! Он ещё пригодится.
М.Ш.: Ужас заключался в том, что меня заставляли заниматься даже летом. В своей книге я вспоминал об одном таком эпизоде – поездке в район Чернигова на реку Десна с рыбаком и папиным другом кинооператором Вилей (Вилием Петровичем) Горемыкиным.
Из бардачка Михаила Ширвиндта
Мы приехали большой компанией на двух машинах и разбили лагерь в сосновом лесу на очень красивом высоком берегу реки. Мы – это Виля Горемыкин, его жена Лена Козелькова, Вилин старший сын Саша, их фокстерьер Денис, мама, папа и я. Мы были совершенно одни: в радиусе нескольких километров не было ни одной живой души! Настоящий дикий отдых…
День на десятый дикий отдых начал немного поднадоедать… Распорядок жизни был уныловато-однообразен: мужчины удили и спали, женщины чистили и готовили рыбу, мы с Сашей занимались каждый своим делом, или, точнее, бездельем, Денис нас всех охранял.
Все это порождало хандру и лень. Однажды мы всей компанией сидели на бережку и сосредоточенно смотрели, как мимо проплывает лодка. Это случалось редко и потому попадало в категорию «развлечение». Сидим мы, значит, смотрим, и только Денис носится вдоль воды, лает и норовит прыгнуть в реку и уплыть за лодкой.
Тогда Виля говорит сыну:
– Саша, принеси ошейник.
Саша, не повернув головы, повторяет:
– Миш, принеси ошейник.
Я, мучительно не желая тащиться в машину за дурацким ошейником, предпринимаю попытку спастись:
– Чей? – спрашиваю.
Как-то раз эта тоска по цивилизации принесла неожиданные плоды. Сидим мы, как обычно, на берегу, и вдруг из-за поворота выплывает корабль! Огромный! Трёхпалубный теплоход! С кучей народа и музыкой! Все повскакивали с мест, засуетились, а мы с Сашей стали махать панамками и кричать: