Взрослая женщина в состоянии изменить свою жизнь.

Вбила крем в нужные места. Но темные синяки под глазами не пропали, а глаза не приобрели блеск.

Потом она вернулась в мастерскую и тихо закрыла за собой дверь. Сняла одежду и на голое тело надела мягкую ночную рубашку.

«Каждый имеет право ошибаться, прости меня. Я не знал, что теряю. Не знал, что я люблю тебя сильнее, чем что-то и кого-то на целом свете… Я не должен тебе писать, знаю, но прости… Это сильнее меня…»

Она всегда любила Марчина. Любила его. Любила с той самой минуты, когда увидела его впервые, и до сегодняшнего дня. Любила, несмотря на смертельный удар, какой он ей преподнес, уезжая из страны. Любила безнадежной любовью, тяжелой, как запах духов «Опиум», которые он ей купил в годовщину знакомства, любила его сердцем, телом, всем своим существом. Хотя, конечно же, благодаря Анджею на какое-то мгновение забыла о нем. Тосковала по нему все эти годы! Эта мысль парализовала ее на момент. Тосковала по нему. Чувствовала себя так одиноко. Анджей все это использовал. Они поженились и собирались жить долго и счастливо. Она не помнит тех первых месяцев после свадьбы. А потом вдруг пришло письмо. Первое, второе, третье…

«Я не могу себе простить, что так легкомысленно решил, что моя жизнь будет лишена смысла. Ты была моей жизнью…»

Она не ответила. Боялась.

Ответила только на четвертое письмо. Ответила холодно, мол, все уже слишком поздно, любовь должна быть ответственна, она не может так ранить Анджея, она – жена.

Но Марчин продолжал писать.

А она втайне от Анджея отвечала.

Он писал, как она важна для него, но, конечно же, он не будет портить ей жизнь.

Писал о солнце над Темзой и бое Биг-Бена, о том, как он жалеет, что ее нет рядом.

Она сообщала о своих планах, о прошлом. Он писал, что очень понимает ее, что она ему близка. О Лондоне, пустом прекрасном городе во время рассвета, когда перистое небо всматривается в мокрые тротуары, а первые лучи солнца разъясняют воздух и напоминают ему ее глаза.

Она писала, что он единственный ее друг, которому она может довериться и который ее понимает.

Он ответил, что дружбы ему недостаточно.

Она написала, что большего она ему предложить не может и чтобы он ей больше не писал.

И тогда пришло последнее письмо. В январе пять лет тому назад.

«Я не могу влиять на твою жизнь. Но не могу исключить, что ты в результате каких-то обстоятельств изменишь мнение. Если так случится, нам ничто не помешает… никогда. Если это произойдет и ты передумаешь, я буду тебя ждать.

Не отвечай. Но знай, в течение пяти лет каждого четырнадцатого февраля я буду тебя ждать в Лондоне в «Валентине».

Если ты прилетишь самолетом в Хитроу (второй терминал), в зале прилетов найди выход к метро и садись на линию Пиккадилли. Доедешь до Южного Кенсингтона. Напротив выхода, чуть левее, увидишь Олд Бромптон Роуд. Если пойдешь по этой улице, то попадешь в паб «ВАЛЕНТИН».

Все пять следующих лет я буду тебя там ждать от шести до половины двенадцатого вечера. Я часто заскакиваю в этот паб, заказываю одну пинту лагера и часами смотрю на огонь в камине. Тихая музыка позволяет мне оторваться от мира, в котором тебя нет. Когда я сижу в маленьком отсеке, где два плюшевых диванчика, окно, выходящее на улицу, заслоненное плотной белой шторой, я чувствую себя как дома, который мог бы быть нашим общим домом. Перед глазами у меня висит картина, на ней девушки с лошадьми. Девушка в белом платье, положив руку на морду лошади, смотрит куда-то вдаль, и у нее в глазах та же печаль, что бывает у тебя. Тут ты всегда со мной, ты только моя, в тяжелых позолоченных рамах. Я ухожу отсюда довольно поздно, после второго гонга. Первый удар колокола над баром извещает, что еще можно заказать последний стакан, – второй напоминает, что время кончилось, третий гонг приглашает к выходу. Я всегда выхожу перед третьим. Но каждого четырнадцатого февраля я буду сидеть до конца и мечтать, что ты появишься в дверях, подойдешь ко мне и скажешь: «Вот и я!»