Тут опять попался на глаза Госвину тот же иноземец и опять посмотрел на него так же враждебно. Близкое присутствие его до такой степени неприятно влияло на Госвина, что он не остался на берегу, а вернулся в ганзейскую витту.

– Сановитый господин! – заметил иноземец одному из береговых сторожей, кивая в сторону удалявшегося Стеена.

– Еще бы! – сказал сторож и подмигнул одному из стоявших около него рыбаков.

– Этого господина не на всяких весах и взвесить-то можно.

– А разве знаешь, кто это такой?

– Коли не ошибаюсь, должно быть, господин Госвин Стеен из Любека.

– Да! Да! – подтвердил сторож, посмеиваясь. – А мы его по-здешнему еще иначе называем.

– А как?

– Зовем его сельдяным рыцарем, потому, видите ли, что он на сельдях и разбогател, и теперь такую силу забрал в руки – что твой барон!

– Не одной сельдью он разбогател, шурин, – вступился рыбак, – ты небось забыл, каков он в работе-то да какова у него голова-то!..

– Так-то так, – продолжал подшучивать сторож Шрётер, – голова головой, а разбогатеть помогли ему и те золотые лисички, которые его супруга принесла с собой в приданое.

– Да разве супруга Стеена происходит из такого богатого дома? – спросил иноземец.

– Полагаю, – сухо отрезал Ганнеке. – Ведь наш-то господин взял за себя дочь богача Вульфа фон Вульфманна из Штральзунда, о котором рассказывают, что он даже и сидел не иначе, как на серебряной лавке. Мой родственник, бочар Бульмеринг, который поставляет ему бочки для погреба, рассказывал мне, что все стены в его доме увешаны драгоценными коврами. Так-то! А как он свою свадьбу праздновал, то приказал – словно король в коронованье – всю улицу от своего дома до церкви выстлать лундским сукном да музыкантов герцогских нанял и играть заставил. Одних блюд за свадебным обедом было восемьдесят! – заключил не без некоторой гордости Ганнеке.

– Господи боже мой! – сказал сторож с глубоким вздохом. – Как подумаешь! Когда я женился на моей Дороте, так мы с ней были рады-радёшеньки, что у нас хоть селедки-то были.

– Почем знать? Вам, может быть, ваши селедки вкуснее казались, нежели Вульфу весь его роскошный свадебный пир. Он и при всем своем богатстве ничем не был доволен, потому что у него не хватало именно той теплоты сердечной, которой в такой высокой степени обладает наш господин Стеен. Это, точно, такой человек, которого нельзя не уважать.

– Он значит не очень строг? – спросил иноземец.

– Строгонек таки он, но зато и добр при этом, – сказал Ганнеке.

– Ведь у него, кажется, и сын есть? – продолжал расспрашивать иноземец.

– Как же! Господин Реймар – и тоже славный господин.

– Тот, верно, теперь заведует делами отца в Любеке?

– Нет, он нынче живет в Визби, потому…

– А почему бы это?

– Ах! – с досадой сказал Ганнеке, почесывая за ухом. – Вышла тут одна история… Я, право, и сам не знаю, как это случилось… Мало ли там что злые языки болтают…

– А скажите, пожалуйста, могу ли я сегодня еще переговорить с господином Госвином Стееном? – спросил иноземец после некоторого молчания.

– О да, я полагаю, – сказал Ганнеке. – Сельдяные суда уже нагружены. Не хотите ли, чтобы я свел вас в нашу витту?

Иноземец охотно согласился на это предложение и направился вслед за старым рыбаком.

Ганзейские купцы бывали замечательно невзыскательны в своих житейских потребностях. В этом можно было убедиться и по убранству той маленькой комнатки, в которой жил Госвин Стеен на любекской витте. Жесткая койка, стул да рабочий стол составляли всю мебель в комнатке. Хозяин был занят вычислением прибылей, которые должен был ему принести улов сельдей за нынешний год, когда его занятия были прерваны приходом Ганнеке и другого, не известного ему лица, в котором Госвин тотчас признал странного незнакомца. Несмотря на то что лицо незнакомца теперь не носило на себе ни малейшего признака враждебности, Госвин все же почувствовал в душе своей при входе его нечто вроде внутреннего трепета или замирания сердца.