После этого случая материально ущемленный Рябов стал лучшим союзником вечно всем недовольного Иванова. Самошкину такая дружба показалась явно подозрительной. На работу он старался разослать союзников в разные места и через Толика Турусина распространял «разную пропаганду» – что Иванов сказал про Рябова, а Рябов – про Иванова. Инстинктивно, а может, и осознанно, но безусловно самостоятельно Самошкин додумался до политического принципа римских императоров: разделяй – и властвуй.
В своей бригаде Самошкин не одобрял никакого товарищества, кроме своего «семейного круга». Главной заботой, головной болью в постоянных мыслях у Самошкина было одно – как бы из бригадиров не свалиться обратно в рядовые грузчики. Такая перспектива представлялась для него концом всего хорошего в жизни, концом самой жизни.
Выбиться в бригадиры или дослужиться до поста министра – по своей сущности, для человеческой личности есть один и тот же технический прием прыжка в высоту. Человек, преодолевший планку, возводится в ранг чемпионов. Некоторые – районного уровня, некоторые- областного, а некоторые – и олимпийского. Чемпионский титул, независимо от его масштабности, создает в человеческой личности определенный комплекс.
Комплекс, как совокупность психиатрических аномалий. Комплекс чемпиона – понятие, с точки зрения спортивных психологов, положительное, необходимое качество спортсмена, как агрессивность у бойцовских собак. С позиций нейтральной социальной психологии, с позиций исторических примеров – все беды страны от того, что бывшие «чемпионы» патологически, любыми путями и способами, не скупясь на деньги и людскую кровь, зубами вцепляются в свой «титул», намереваясь закрепить его в пожизненное, а то и в наследуемое владение.
«Чемпион» уже и подпрыгнуть не может выше собственной подошвы, но комплекс «чемпиона» пророс в нем глубинными метастазами и никакими терапевтическими, никакими хирургическими манипуляциями этот комплекс не излечить. И ликвидируется этот комплекс исключительно лишь при ликвидации самой личности. Вот такая это тяжелая болезнь – и такое жестокое лечение.
С того самого времени, как на пожарном щите грузчицкой биндюжки появился изуверский приказ о демократии и выборах бригадира, Самошкин-старший все явственнее и пронзительнее ощущал себя в шкуре генерала, с которого на предстоящих выборах комдива личный состав с улюлюканьем сдерет лампасы с генеральских брюк и отправит его свинопасом в местное подсобное хозяйство.
Мысли Самошкина слиплись в комок, точно прокисшие пельмени. Без помощи Толика Турусина разобраться в этом «комке пельменей» самостоятельно никак не получалось.
Турусин, когда бригадир вызывал его для оперативного совета, почти всегда вел себя в одной манере. На первые вопросы «бугра» – ответы шутейные. На следующую очередь вопросов – ответы короткие и с критикой, отдающиеся болью по самолюбию Самошкина. Последняя серия вопросов – Толик обмысливал вслух, в елейноточивых оборотах, выставляя фигуру «бугра» страдающей и бескорыстной.
Как говорил мифический Штирлиц: в сознании застревают последние из сказанных фраз. Но Толик Турусин, видимо, был похитрее Штирлица. Он домыслил сам, что последние фразы создают настроение, но в сознании застревает все сказанное и перед этим. Но чисто с информационным оттенком, без психологической нагрузки. – И на хрена нам эти выборы, скажи? – Мода такая. Не будем же мы против волны плыть. – Херня все это, если мода. Отменят скоро. – Пока отменят, наверху удержаться надо. – А как? Толик, ты же голова. На Чубайса, вот, даже похож.