– Выпьете? – предложено в поисках предлога задержать, кого обычно Эванс настойчиво выпроваживала. Пока Ларссон здесь, на нее не грянет шквал возмездия о знании, которое постигло ее только сейчас – на трех оборотах замка.

– Выпить у тебя должно быть в избытке, верно? – не упустив возможности съязвить, он выбрал скотч – сто процентов найдется тот, что предпочитал Лиам, а значит не самый паршивый. – Жалеешь, что не осталась там? – Ларссон поднял со спинки дивана халат с эмблемой криминалистической лаборатории Нордэма.

Адаму и правда стало интересно, думала ли Эванс, как сложилось бы ее жизнь, обернись все иначе. Вернее, если бы он не приложил руку к ее уходу из кримлаба в очередном приступе желания поиграть в бога. Жалела ли Эванс, что прокурор Рид указала ей на дверь; что не видела каждый день места преступлений, где обрывалась человеческая жизнь; что больше не была в шаге от того, чтобы расстаться со своей. Хотя кого Адам обманывал: он лишь искал себе оправдание, что поступил тогда правильно.

– Вопрос скорее в том, жалеете ли вы. Лично я разницы не заметила, – как показало время, риски для жизни сохранились и при смене Эванс места работы.

Никому и никогда не превзойти ее умения выворачивать смысл наизнанку. В последние годы Адам и не пытался. Кроме того, ее слова все чаще заставляли задумываться о правильности принятых решений. В этом он бы никогда не признался даже под присягой, но для себя почерпнул достаточно.

– Будем, – в протянутом скотче колыхались кубики льда. Края стаканов со звоном соприкоснулись. Взболтнув содержимое, кубики дрогнули и затихли.

– Будем, – Эванс лишь пригубила.

 «Quick», – едва отпив, продолжала отсчитывать она в уме. Мысли не покидала тревога. Каждый последующий шаг мог стать поспешным и, как следствие, неверным. Контролировать мимику становилось сложнее, голос – почти невозможно. Ларссон пока что ничего не заметил: отпил скотча и выжидающе молчал. Повисшая вокруг тишина оказалась настолько пронзительной, что в ней слышался бег воды по трубам и отзвуки разговоров соседей.

– Лиам достал списки, – Ларссон запил внезапно возникшую в голосе хрипотцу и не решался начать разговор о матери Эванс, что в списках погибших не значилась. Пока что. Сама же Эванс не спрашивала о ее статусе, установленным следствием, чем развязывала Адаму руки не делиться соображениями.

– Не хотелось опять надевать траур, – поносив его в жизни достаточно, она задумалась сейчас о последнем, о чем, казалось бы, стоило: о внешнем виде, – в черном я выгляжу…

– Как Жнец, потерявший косу, – Адам не удержался от сравнения и залпом допил скотч.

От подкинутых памятью образов, пальцы на стекле непроизвольно сжались. Сердце ускорило сокращения, отдаваясь стуком в груди, а во рту почувствовался знакомый привкус пепла. Прогнав из головы наваждение и запив мерзкий землистый осадок, Адам протянул пустой стакан. Тонкие пальчики, едва скользнув по коже, забрали кусок стекла из ладони. От мимолетного касания руку обожгло холодом, ровно как губы льдом в скотче. Дежурство возле пожара в лечебнице не добавило Эванс тепла. Ее лицо стало выглядеть еще бледнее.

– Форман давал о себе знать? – он бросил пальто на спинку дивана рядом со злополучным лабораторным халатом, обозначив, что не собирается так быстро покидать ее квартиру, и намеки на позднее время абсолютно бесполезны.

– Нет, пока что, – Эванс очевидно уходила от ответа.

– Нам есть чего опасаться? – под «нами» Ларссон, конечно же, подразумевал в первую очередь себя.

– Можете не беспокоиться, – она не врала, но недоговаривала. Претензии Монстра носили личностный характер. Договора с Ларссоном они никак не касались. Потеря союзника в стратегически важной части города боссу не грозила.