Но была у дивана мечта – оставаться незамеченным. Тем более, он не видел никаких причин в какие-либо споры коммунального характера вмешиваться, и по причине далеко не молодого возраста эти его желания были вполне понятны.

Перед Жоржиком в данный момент находился не предмет антиквариата, но предмет чисто спортивного назначения.

Ноги сами занесли его на диван. Правда, за секунду до этого что-то подозрительно хрустнуло. Похоже, не повезло «венскому» стулу, который, частенько находя в лице стены надёжную опору, и теперь доверчиво прислонился к ней, полусонный. И стоял он, как назло, рядом с диваном.

Сначала несмело, а затем всё выше и выше выпрыгивал Жоржик; воинственные крики перемежались с обречённым стоном «застоявшихся» пружин. Когда Жоржик, подтянув колени к подбородку, рухнул на уже уставшие пружины – вот тогда-то и случилось нечто непредвиденное, неправильное…

Одна из пружин, не перенеся – да не в приличном обществе будет сказано – «хамских!» издевательств, взяла и, кажется, лопнула! Взвизгнув, страдалица немыслимым поворотом изогнулась и, нацелившись в мало защищённое и самое уязвимое место – и хватило же смелости! – с нескрываемой злостью и презрением острым концом завитушки вонзилась в обидчика.

Вопль боли, негодования и оскорблённого самолюбия пронзил степенную тишину старого особняка.

Диван огорчённо вздохнул. Ему было жаль мальчишку: ну, совсем несмышлёный сорванец, этакий.

Остальные пружины не очень-то и расстроились. Все они, как одна, тут же изъявили наитвердейшее желание немедленно повторить сей подвиг Предварительно, правда, оказалось необходимым провести коротенькую считалочку, перекличку – вроде того, кто следующий? Минут за пять, глядишь, и управились бы.

Одновременно, что для большего общественного резонанса представлялось наиболее важным, тотчас избранным чрезвычайным комитетом были выдвинуты лозунги: «Диваны – только для отдыха!» и «Слишком много они себе позволяют!» Но кто такие «они» – это уточнять не стали. И правильно, пусть оппозиция себе голову ломает, если делать ей больше нечего. Вот только где эту оппозицию взять?

Стали оглядываться. Кроме венского стула на эту роль никого больше не наблюдалось. Но стул безмятежно спал и никакой политической активности проявлять не собирался.

Дверь с треском распахнулась. Запустив в комнату господ Комковых, она в недоумении замерла. Паника, сопоставимая с истерикой, случилась неописуемой. Мадам-родительница, с первого шага не разобравшись в ситуации, умудрилась поднять возможности голосовых связок до самого, что ни на есть, предела – где-то, тона на два выше допустимого. А вот сам папаша, не удосужившись подумать о собственном реноме, разразился незатейливым речитативом – всё потому, как ноты ему никогда не давались. Речитатив этот, по сути и незатейливому выражению мысли, рассекретил перед оторопевшими хозяевами безграничные возможности человека в неустанном его совершенствовании.

Анна Ивановна словно окаменела. Высоко подняв брови, она прижала ладони к груди и почтительно перестала дышать. Да, таких «изворотов» она ещё не слышала! Павел Германович, оценив ситуацию, посмотрел на жену и… даже засомневался в её благонадёжности.

Перемена показалась разительной. «Надо же, – думала Анна Ивановна, – а ведь, мужчина из себя такой видный, вежливый, обходительный… очень, а шершавые слова знает… откуда-то?»

Изречения Комкова несколько грубовато коснулись дивана и – непонятно за что – комода, картин и всего дома в целом. Досталось даже хозяевам: а чего они тоже… мельтешат тут.

Милые добрые хозяева молча стояли у распахнутой настежь двери, растерянные, не зная, что и делать? Но всё когда-нибудь кончается. Комков, не переставая разбрасываться эпитетами, вырвал наконец-то из лап «озверевшей» пружины ненаглядное чадо.