– Так ему и надо! Как он смеет так маму называть!

В пылу вновь охватившего ее негодования Галя, забыв, где она находится, сердито топнула ножонкой.

– Тише, тише, меня-то за что бить? А-а? – осторожно остановил молодой человек расходившуюся было и ударившую его ножку ребенка.

Но Галя сама уже спохватилась и покраснела от смущения.

– Извините, извините… Я не вас хотела… – оправдываясь, бормотала она.

– Не меня хотела, говоришь? – снова рассмеялся ее собеседник. – А все того самого? Ну, Бог с ним, не станем лучше больше и вспоминать о нем, а то мне, чего доброго, по доверенности, не один еще тумак получить придется. Давай-ка о тебе поговорим. Прежде всего скажи мне, как тебя зовут.

– Галей.

– Хорошее имя, – одобрил он. – А сколько тебе лет?

– Восемь.

– Уже? – удивился ее новый знакомец. – А отчего же ты такая маленькая?

– Не расту-у! – приподняв бровки и недоумевающе поводя тонкими плечиками, ответил ребенок.

Господин опять улыбнулся от бессознательного комизма ее движения.

– Ты, может быть, уже и читать умеешь? – продолжал допрашивать он.

– И читать, и писать, и считать, и шить. Вот! Все умею, – оживилась девочка.

– Ого! Да ты совсем, как я вижу, ученая. Моей племяннице, Наде, уже почти десять лет, и то она всей этой премудрости еще одолеть не может.

– Так, вероятно, она глупая? – деловым и опять-таки необыкновенно забавным тоном решила Галя.

– Глупая?! Едва ли! Этого греха за ней, кажется, не водится, а что ленивая… спорить не стану. Да вот, погоди, я отведу тебя к ней. Ну, а теперь, Галочка, давай познакомимся как следует: ты вот сказала мне, как тебя зовут, а кто я, ты так и не знаешь. Зовут меня дядя Миша, так и ты называй и, если что-нибудь понадобится или тебя снова этот верзила обижать вздумает, приди ко мне и скажи, в обиду тебя не дам. А сейчас пойдем-ка, отведу я тебя к твоей маме, а то одна на первых порах еще заблудишься.

Доставив ребенка до места назначения, молодой человек ласково погладил смуглые щечки и кудрявую, взъерошенную головенку девочки.

– Будь же здорова, Галочка, до свиданья.

Когда Галя, еще полная пережитого, волнуясь и негодуя, но без малейшей утайки или извращения передала матери все случившееся, бедная Настасья Дмитриевна схватилась за голову.

– Бога ты не боишься, Галочка! Этакую кашу заварить! Да неужели же ты так все-все и сказала ему: и про его мать, и про того… про судака? Ну, а ударила сильно или так чуть-чуть только задела? – озабоченно допытывалась женщина.

– Все сказала, – утешила ее девочка. – Первых-то два яблока мимо пролетели, зато третье – бу-бух!! Так и влетело ему прямо в лоб! Шишка-то, верно, гро-омадная вскочила! – оживившись, хвасталась девочка.

– Ах ты Господи, Господи! – окончательно придавленная добытыми подробностями, вздохнула Настасья Дмитриевна. – Ну, не ждала, никогда не ждала этого от тебя, Галюша.

– Ведь не я же, мамуся, начала; я ему даже помогала. Он должен был спасибо сказать, а он, что он сказал? Как он посмел? Если ему можно, так и мне тоже можно, – горячо возражала девочка.

– Нет, девонька, нет, милая, тебе нельзя того, что можно ему. Он тут хозяин, что вздумает, то и сделает. А мы, чужие, пришлые… Тише воды ниже травы должны быть, всякому стараться угодить, коли больно, обидно – стерпеть надо. Подумай только, вот рассердится теперь хозяйка и велит нам вон убираться, куда мы пойдем? Куда денемся? Что есть будем? Ведь мы одни с тобой одинешеньки, ни кола, ни двора, ни гроша ломаного за душой. Так-то, девонька моя, надо терпеть. Хоть и тяжело, что же делать? Смолчи, снеси; обидит тебя кто – ко мне приди, я тебя и приголублю и приласкаю, поплачем вместе, вот и легче станет. И сохрани тебя Господь впредь грубое слово сказать или рукам волю дать. Если хочешь, чтобы мама спокойна была, обещай, что никогда-никогда больше никаких ссор затевать не будешь. Так даешь слово, обещаешь? Я знаю, Галюша коли скажет, то не обманет, она у меня девочка честная, ей верить можно. Ну так как же?