Едем мы на дачу. Шуршат шины по асфальту. Субботний день мягкий, солнечный, теплый. Дорога блестит на солнце, как стеклянная, будто ее маслом полили. Нежный ветерок из приспущенного окна обдает весенней прохладой. Середина мая.

Проезжая очередную деревушку, видим: бабуля у калитки своего дома раннюю зелень продает.

– Остановись, – попросила жена, – куплю к ужину.

Я остановился у обочины. Она ушла и болтает, болтает о чем-то с бабушкой. Полчаса говорят, час проходит. Та тоже словоохотливая оказалась. Я две сигареты успел выкурить, протер панель приборов, окна снаружи и изнутри. Не вытерпел и собрался идти разнимать их.

Не успел. Жена подбегает к машине с охапкой укропа, редиски, лука, петрушки. Глаза из орбит готовы выскочить.

– Слушай, – заявляет громким шепотом, возбужденно, – у нее там (кивает на бабулю) петух такой красивый, что не могу не купить его. Недорого просит.

– Зачем тебе, – говорю, – петух? У нас и содержать его негде.

Мы дом недавно купили. Во дворе никаких построек нет.

– Найдем место! – уверенно восклицает жена. – Петух обалденный! Ты же сам когда-то мечтал завести павлинов в загородном доме. А петух, ты иди, посмотри, красавец не хуже. Даже лучше. Экзотику находим в иностранщине, а своего не замечаем. Ты посмотри, какой красавец! Он еще и яйца будет нам нести. И кукарекать по утрам, чтобы ты не спал до обеда.

– Мне твоего кукареканья хватает, от которого и по ночам не спится, – вздохнул я.

Жена не обратила внимания на колкость.

– Разводим разных попугаев, – продолжила она мысль. – Сколько лет приходится ждать, чтобы он слово сказал. А как прорежется голос, несет всякую чепуху. Картавит – слушать противно! А петух кукарекает от всей души на родном, понятном языке. Звонко, как будто частушки поет. Чем не экзотика?

Она бросила зелень в машину и опять побежала к бабушке.

Я сначала подумал, что она шутит в запальчивости.

– Остынь! – крикнул вдогонку. – Лучше ходики с кукушкой купим.

Но куда там! Меня уже не слышали. Смотрю: тащит петуха в наспех сделанной малюсенькой клетке из дощечек.

Есть такой тип людей, которые видят только начало действия, а дальше у них сознание покрывается мраком до самого плачевного конца поступка. В начале пути у них застилает глаза радужными видениями. Для них нет распутья. Они без сомнения идут туда, не зная куда.

…А петух и вправду красивым оказался, огненно-палевый с белыми, черными, изумрудно-зелеными перьями. Большой, мускулистый, за один присест не съешь. Не понимаю, как его, беднягу, в этот тесный ящик сумели втиснуть. Громадный, багряный гребень набок свалился. «Ко-ко-ко», – бормочет озабоченно и пытается в тесноте суетиться. «Ко-ко-ко», – беспокоится петух и головой вертит вправо-влево.

– Красавец! – глядит на него полыхающим взглядом жена и тоже вертит головой от возбуждения туда-сюда.

Петух – не курица, и жена – не петух, а так похожи!

«Ладно, – думаю, – чем бы душа ни тешилась, лишь бы не ворчала».

Едем дальше. Она нахваливает петуха, восхищается им, а я только мычу в ответ, поддакиваю. Петух – так петух! Пусть кукарекает!

Приехали и сразу же (не знали печали!) появилась сверхзадача: куда бы его устроить на постоянное место жительства?

– Надо какое-то гнездо соорудить, – говорит жена.

– Зачем? – спрашиваю.

– Клетка маленькая. Дощечек на нее пожалели. В тюрьме сидеть свободнее.

Завелась с полуоборота и ударилась в рассуждения:

– Все деревенские – жестокие люди. На вид эта бабуля – божий одуванчик, а засадила, изверг, бедную птичку в ящик, где той и вздохнуть невозможно. И никакой жалости! Ничего, ничего, петушок мой родной, теперь ты нашел добрых друзей. С сегодняшнего дня ты вызволен из плена бессердечных эксплуататоров. Теперь ты заживешь счастливой жизнью. Сейчас дядя сделает тебе уютное просторное гнездышко в большой светлой комнате, и будешь жить-поживать да добра наживать.