Да и другие дамы проявляют доброту к мужчинам единственно из христианского милосердия; так, одна из них, лежа с любовником в постели, ни за что не позволяла ему целовать себя в губы, оправдываясь тем, что уста ее служат для молитв и клятвы супружеской верности, почему и неподобно осквернять их нечестивыми лобзаниями других мужчин, тогда как чрево, немотствующее и никакого зарока не дававшее, имеет право на услады: мол, рот – это одно, а чрево – совсем другое, и тот, что наверху, не имеет никакой власти над тем, что внизу, равно как и наоборот; недаром же, согласно гражданскому праву, одна сторона не может повелевать другою без ее добровольного на то согласия; вот так же и в любовном деле ни один орган не должен брать верх над всем телом – каждый за себя.

Другая столь же щепетильная и совестливая особа, услаждая себя с милым другом своим, всегда водружалась сверху, главенствуя над ним, и ни разу ни на йоту не отступила от этого правила, объясняя сию твердость следующим образом: ежели муж либо кто другой спросит, не взбирался ли на нее такой-то, она смело сможет отрицать это и отвечать, что никогда не взбирался, не рискуя притом оскорбить Господа ложною клятвой. Так она и делала, успокаивая мужа и прочих любопытных и искренне клянясь в невиновности своей всякий раз, как подступались к ней с расспросами; хорошо еще, говорила дама, что никому из них не пришло в голову осведомиться, а не взбиралась ли она сама на мужчин, каковой вопрос поверг бы ее в замешательство и растерянность.

Мне кажется, будто выше я уже писал об этом; впрочем, всего упомнить нельзя, но в данном рассуждении много больше примеров на сей предмет, нежели в других.

Обычно дамы, занимающиеся сладким любовным ремеслом, бывают отъявленными лгуньями, и слова правды от них не услышишь, ибо привычка постоянно врать (а попробуй не соври, сама же в дурах и останешься, того и жди беды!) мужьям и любовникам по всякому поводу в любви и ее превратностях, а также привычка клясться, что «я, мол, принадлежу одному тебе, и никому другому», заставляет наших прелестниц лукавить и кривить душою на каждом шагу, о чем бы ни шла речь – о делах ли, о прочем; таким женщинам веры ни в чем нет.

Знавал я и таких дам, которые отдавались любовникам своим, только будучи беременными, дабы избежать опасности понести от их семени; они не хотели дать мужу повод думать, будто бы ребенок от другого, а он должен кормить, поить и растить его как своего собственного. Тогда как, забрюхатев от супруга, уж более не боялись оскорбить его изменою и украсить рогами.

Вполне вероятно, что они руководствовались теми же причинами, что и Юлия, дочь Августа и супруга Агриппы, прославившаяся в свое время необузданным распутством, каковое повергало в ярость ее отца еще более, чем мужа. Однажды отец спросил ее, не боится ли она забеременеть от кого-либо из своих многочисленных дружков, на что Юлия отвечала: «Я соблюдаю порядок и допускаю пассажиров на мой корабль лишь тогда, когда он уже загружен и трюм его полон».

А вот и еще один сорт рогоносцев: эти поистине великие мученики имеют жен безобразных как смертный грех, которые, однако, рвутся к сладким любовным утехам столь же неистово, как и красавицы: и хотя, кажется, привилегия сия уготована лишь последним, согласно поговорке «Красавцев ждет петля, красавиц же – бордель», уродины сгорают от вожделения точно так же, и надобно их извинить за сию пылкость, ибо и они – женщины и женским началом не обделены, разве только красотою природа их не наградила. Однако же мне приходилось видеть таких уродин, кои успехом у мужчин могли помериться с первейшими красавицами, особливо в молодости; общеизвестно, что всякая женщина сто́ит ровно столько, во сколько сама себя оценивает и продает; точно так же на рынке все съестные припасы имеют каждый свою цену: один товар обходится дороже, другой дешевле, смотря по тому, очень ли он нужен хозяйке, рано или поздно пришла она за ним, сумела ли сторговаться с продавцом; недаром же говорится: «Товар гнил да дешев, налетай, покупай, нас потом вспоминай!»