Теперь мы подходим уже к непосредственно расовому вопросу, к дебатам о превосходстве одних рас и неполноценности, врожденной или преходящей, других.

Значительная часть представителей позитивистской антропологии утверждала существование вполне измеримой разницы между человеческими группами, называемыми ими расами. Они настаивали на концепции «типа», основанного на морфологии внешности. Идея положила начало физической антропологии Брока и Топинара[38] […]. Верно и то, что конец века выковал инструмент для будущей расистской идеологии: понятие «вырождения», которое распространялось активно с французской территории в направлении Германии и Италии. Противопоставление эволюции и вырождения – самая типичная антиномия позитивистской мысли (Villa 1998: 408).

Эта идеология – продукт специфического знания. Она сама продуцировала как специфическое, так и энциклопедическое знание. Вместе с созданием комплекса знаний, который конголезский философ Валентин Мудимбе (1988) назвал «колониальной библиотекой», собраний книг и письменных отчетов исследователей, служащих колоний, миссионеров и путешественников-естествоиспытателей, имевших дело с Другим и работавших в сфере управления или контроля за Другим в Африке, создавалась также и расовая, скорее даже трансатлантическая, библиотека. В Италии она сохранялась в зачаточном состоянии, находилась только в начале формирования. В Южной Америке ситуация была похожей. Все читали Бакля, Гобино, Геккеля, Лакассаня, Лебона, Тарда, Спенсера, Лапужа, Катрефажа, Гумпловича[39] и того же ЧЛ. В Бразилии самыми распространенными иностранными языками были французский, испанский и итальянский. В то время английский в Италии был известен мало. Когда речь шла о чтении научной литературы на других языках, как правило, имели в виду немецкий и французский. И ЧЛ, и ПМ родились в Ломбардо-Венецианской области и получили образование на немецком. Французский был языком межнационального общения, вдобавок, в случае ЧЛ, Турин был ближайшим к Франции итальянским городом, причем не только географически. И Дарвин, и Спенсер, пользовавшиеся популярностью после перевода на французский, скорее всего без их ведома, способствовали распространению в Италии английской социальной и научной мысли.

Известно, что понятие расы очистили от пыли и трансформировали в эпоху индустриализации или модернизации, а также во время колонизации на протяжении всего XIX века. Колонизации вынудила мир классифицировать и иерархически организовать группы населения в невиданных масштабах, что стало гигантским предприятием социальной инженерии. Как и любая социально-инженерная акция, расизм создавался на базе некой «доктрины». В нее входили позитивистская вера в прогресс, как в науку, проблема вырождения (Pick 1989; Simonazzi 2013), навязчивый поиск чистоты тела и духа (van der Laarse и др. 1998), проблемы неуправляемых, девиантных людей, опасных классов. Все эти аспекты культурной жизни и самоидентификации взаимозависимы, их невозможно отделить друг от друга – разве что только при анализе причин и мотивов. Они проявляются и на местном, и на международном уровнях, взаимодействуя с нацией, но отражая международные изменения и связи. Концепции стояли у истоков новых потребностей и интересов, например, запросов на эзотерику (Gallini 1983), романы приключений, иллюстрированные журналы – их я уже упоминал – рассказывающие об экзотических мирах. Как очень удачно заметил Даниэль Пик (Daniel Pick, 2005), популярностью пользовались романы о превращениях существ: «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли, «Дракула» Брема Стокера и «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Луиса Стивенсона.