– Мне кажется, мы что-то делаем неправильно, – не глядя на нее, сказал он.

Его беглый встревоженный взгляд заставил ее улыбнуться. Мальчик напуган. Что ж… Надо его успокоить, предложить новую игру.

Согнув в коленях ноги, Гала села рядом с ним, расправила подол.

– Разве мы кому-нибудь мешаем? Мы ведем себя как примерные дети. Сейчас время прогулки, так? Доктор не против, когда в хорошую погоду кто-то из отдыхающих покидает территорию санатория. Кстати, когда у тебя назначен следующий рентген?

– Тебе хорошо известно, что двух недель не прошло, как мне делали снимок.

– Я даже знаю, что доктор остался доволен. Жаль, что мне не показали. Наверняка ты очень красив на снимке.

Положив локти на колени, она оперлась подбородком на сцепленные в замок руки так, что он не видел выражения ее лица.

– Все шутишь, – неуверенно произнес он.

– Я серьезна, как никогда.

– Моя мать не разделяет твоего оптимизма. Мой снимок оказался не очень хорош. В левом легком видны затемнения.

– Нужно срочно предпринять кардинальные меры. Я знаю прекрасный метод. Стопроцентная гарантия полного выздоровления.

Она поцеловала его в губы так быстро, что Эжен не успел даже испугаться.

– Ты сумасшедшая.

Она слегка откинулась и рассмеялась, продолжая следить за ним напряженным взглядом. Эжен чувствовал, что должен оправдаться.

– У тебя никогда не возникало такого чувства, что когда тебе весело, кто-то в то же время страдает?

– Какие глупости ты говоришь. Солнце светит для всех. И небо для всех. И деревья, и воздух. Бери, наслаждайся, радуйся. Мы ничего ни у кого не забираем.

Ее голова оказалась на его коленях, и его рука как бы сама собой окунулась в тепло ее волос.

– Конечно, все так, как ты говоришь. Только кому-то приходится жертвовать собой, чтоб мы наслаждались комфортом. Вся наша жизнь зависит от чьих-то усилий, трудов, забот, – продолжал он сбивчиво. – За добро, говорят, надо расплачиваться той же монетой. Мы все опутаны нитями долгов и оправданий. Очень часто, чтобы высвободить себе хоть толику свободы, приходится рвать по-живому…

– Я не совсем тебя понимаю. Ты что, боишься быть счастливым?

Она отодвинулась от него. Ее пронзительные, темные, как бездонный колодец, глаза смотрели на него в упор, и ему казалось, что он различает в ее взгляде удивление, граничащее с презрением.

– Нет, совсем нет, я не боюсь быть счастливым. Просто я никого не хочу заставлять страдать.

– Я вовсе не страдаю, мне с тобой хорошо. Когда я рядом с тобой, мне больше, чем хорошо.

Она упала на спину. Подол ее юбки взбило пеной, оголив до колена ноги в тонких полупрозрачных чулках. Он не мог отвести взгляда от ее стройных ног с изящными ступнями, узость которых подчеркивали тонкие ремешки с блестящими застежками. И тут перед его мысленным взором возник иной образ: широкие ступни с неровными выступающими узлами суставов, венозные нити под тонкой, размякшей от горячей воды кожей, трещины на тяжелых пятках. Мать делала себе горячие ножные ванны, когда чувствовала недомогание. Эжен вдруг почувствовал себя виноватым, что оставил мать одну.

– Гала, мне с тобой приятно, очень приятно, только… Мне бы не хотелось строить свое счастье на несчастьях другого человека, – с трудом вытолкнул он слова из пересохшего рта.

– Ты думаешь о мадам Грендель? – догадалась Гала.

– Причем тут моя мать? – слишком поспешно ответил он и тут же уловил, как чуть дрогнула недоверчиво ее бровь. Гала с ее филигранной интуицией не переставала удивлять его. – Вообще-то ты права, – отводя взгляд, сказал он. – Моя мама очень многим пожертвовала ради меня. Вот уже почти год, как она отлучена от своего дома, от привычной для нее обстановки, от своих фарфоровых безделушек, цветов, тетушек. Она и здесь шатается наладить нечто подобное домашнему уюту, я вижу, насколько это выходит убого. К тому же отец дома остался один. Не думаю, что ему нравится коротать вечера в одиночку.