– Есть, – зачем-то соврала она.

– Допустим, – хмыкнул он. – Теперь попробуй сказать, какого цвета у него глаза, какой формы нос, брови. В лучшем случае ты сможешь вспомнить его фотографический портрет в рамке, что держишь, опять же, чтобы не забыть, у себя на тумбочке. Время стирает наши прошлые впечатления, как ластик карандашный набросок. Молодой мужчина предпочел поблекшим воспоминаниям реальную теплую женщину. Было бы неестественным как раз обратное.

Некоторое время они ехали в полном молчании. Затем Марсель вновь заговорил.

– Вот ты спрашивала про Мисси… Ты, наверное, догадалась, чем она занимается?.. Нет, не подумай ничего плохого, она поднимается наверх только с теми, кто ей нравится. Я думаю, что она права – женщина имеет такое же право на свободу в своих поступках, как и мужчина. А то, что ей платят за ее услуги, так надо же ей на что-то жить. Деньги легко отдавать, когда платишь за реальные ощущения. За те ощущения, которые дают радость.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – остановила она его. – Это так пошло, грязно… Тем более Лида ушла в мир иной.

– Мне казалось, ты не умеешь лгать самой себе. Ты только что от души веселилась с молодым парнем, и совесть твоя молчала.

– Тогда я не знала о смерти Лиды.

– Или не хотела знать? Не надо лукавить. Разве тебе хочется почувствовать себя исполняющей последний долг? Согласиться на общепринятые знаки скорби? К тому же распорядком дня нашего санатория не запланированы часы на поминания.

– И все-таки… Смерть Лиды – так внезапно, так страшно.

– Мы сами творцы своих страхов. Мне кажется, нас собрали всех вместе, чтобы мы научились избегать мысли о смерти и полюбили жизнь. И вообще, как говорил великий учитель Конфуций: «Что мы можем знать о смерти, когда не знаем, что такое жизнь?». Так что, милая барышня, если тебе будет сегодня одиноко в своей стерильной постельке, поднимайся к Марселю. Я смогу поделиться некоторыми своими знаниями о жизни. Весьма интересными.

III

– Здравствуйте. Как поживаете?

– Спасибо, неплохо.

– Давайте познакомимся. Моя имя Галя. Вы Эжен?

Когда они впервые оказались лицом к лицу, он отвел взгляд, сам не зная почему. Галя смотрела, как он оглядывает ряд кроватей с постояльцами санатория, замотанными в одеяла, словно кули. Все, и она сама, даже в мыслях избегали больных называть больными; все они были постояльцами, отдыхающими, в крайнем случае пациентами, но никак не больными. Галя видела, как медсестра делает ему знаки, но Эжен, опершись о стену, со сцепленными за спиной руками, не двинулся с места. Он смотрел, как ветер метет за окном, кидая пригоршни снега в стекла зимнего сада. Ей показалось, что юноша испуган, и в то же время вся его напряженная поза, ускользающий, тревожный взгляд говорили о заинтересованности.

– Вас зовут Эжен, правильно? Эжен Грендель. Вы поэт. У меня в Москве осталась подруга, она тоже поэтесса.

– Интересно, очень интересно, – ответил он прерывающимся неуверенным голосом. – Вы тоже пишете стихи? Хотите показать?

Он протянул к ней руку, и она на некоторое мгновенье повисла в воздухе.

– Ах, вы об этом! Нет-нет, это не для стихов. – Галя поправила под мышкой блокнот. Эжен опустил руку. – Надо домой написать. От Аси как раз письмо пришло. Анастасия Цветаева – моя подруга, она пишет стихи, не я. И сестра у нее поэтесса. Настоящая, не просто так. У нее сборник уже вышел. Она была в Париже. Может, слышали? Марина Цветаева.

– Не много ли поэтесс с одной фамилией?

– Не разделяю вашей иронии. Мне не надо говорить, что поэзия – это не «поздравляю-желаю» и «розы-слезы». Вы хоть немного понимаете по-русски?