– Вот смотри, – Рюхин рывком вытащил тележку и, откинув простыню, подкатил яркую лампу на треноге. Щелчок выключателя – и белесая, в синих разводах кожа Гордона графично отразилась на стальной поверхности каталки. – Травм много, и какие из них были до смерти, какие после, не разберешь. – Палец врача пошел ниже. – Колено было травмировано, но много лет назад. Есть переломы пальцев, тоже старые. Все эти травмы характерны для занятий спортом, так что состава тут не вижу. На парня точно никто не нападал. Нет ни вывихов, ни растяжений, ни связанных с ними кровоизлияний в положенных местах. Под ногтями тоже ничего не обнаружено, а были бы следы кожи и крови, если бы Гордон решил спрыгнуть с крыши не по своей воле. Однако вот.

Медик повернул голову мертвеца и указал на ухо.

– Что там? – Прохоров наклонился, силясь рассмотреть, на что указывал полковник, но, кроме крови и крохотных воспалений, ничего не увидел.

– У него в ухе что-то было, – пояснил Рюхин. – Что-то маленькое, вроде слухового аппарата. Если посмотреть поглубже, то ясно, что сам предмет был имплантирован. Повреждения есть и на внутреннем ухе. Я пошел дальше, вскрыл ему шею, и знаешь, что обнаружил?

Только сейчас Прохоров увидел небольшой разрез, заштопанный суровой ниткой.

– Что?

– Повреждения ствола головного мозга, причем не компрессионные. Выглядит это так, будто бы из него вырвали кусок. Я сделал несколько фотографий, они в отчете. Можешь потом на досуге полюбоваться.

– Что это может быть? – нахмурился майор. – Слуховой аппарат, настолько ценный, что из-за него убили человека?

– Может, и так, – развел руками медик. – Может, и так. Мое дело вскрывать и делать правильные выводы, твое – предполагать. Медицина – наука точная, и сослагательные наклонения в ней ведут к смерти пациента или ошибке в следствии. Я всего лишь говорю, что у Гордона был имплантат, который неизвестно для чего служил. Если бы у меня было больше времени, то я мог бы разобраться, но увы и ах, Прохоров, забирают двухсотого.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, Прохоров зашел в кабинет и, грохнув на стол коробку с вещами мертвеца, опустился в кресло. На часах, висящих над входом, было еще только восемь утра, и потому отдел был пуст и тих. Не жужжали кулеры компьютеров, не надрывались от звонков телефоны. Прохоров любил это время. Спокойное, мирное, почти бытовое. Можно было сесть, удобно откинуться на спинку кресла, закрыть глаза и немного помедитировать, однако именно сегодня это в планы Ильи не входило. Вместо этого он открыл крышку коробки и выложил на стол несколько полиэтиленовых пакетов. Один из них, с одеждой, Прохоров осмотрел первым и, разуметься, ничего не нашел. Пиджак и плащ не имели двойного подклада, тайных карманов или «нычек» в швах. То же было и с брюками, и даже с нижним бельем. Ботинки оказались совершенно обычными. Все, что вынес майор из осмотра вещей, это то, что Гордон косолапил на правую ногу и любил добротные шмотки.

Во втором пакете находились вещи, которые показались сотрудникам полиции наиболее ценными, и, по их общему количеству и весу, вариант с ограблением отметался начисто. Только одно кольцо из платины могло стоить несколько тысяч долларов, а уж о наличности и говорить не стоило. Кредитки и дорожные чеки Американ Экспресс тоже оказались на месте.

В третьем пакете были предметы, на которые стоило обратить внимание. Два фискальных чека, ключ-карта от номера, обрывок посадочного талона из Внуково, паспорт гражданина Соединенных Штатов со всеми нужными штампами и отметками. Паспорт выглядел настоящим, но на всякий случай Прохоров решил дать запрос в Интерпол и Бостонскую полицию, что и сделал, позвонив по нужным телефонам. Парни из Интерпола отработали быстрей американцев и подтвердили, что грехов за Гордоном у них не числится, а вот ответ из Бостона оказался куда более любопытным.