Слышать, как он говорит обо мне подобным образом… Моя душа наполнилась тьмой. Тело начало гореть, как будто в кожу вогнали раскаленное железо. Я не чувствовала ни злости, ни обиды – во мне нарастало нечто совершенно иное. Даже полные понимания большие глаза Ярен не могли облегчить мое состояние. Поскольку я не знала, каким именно человеком был Эфкен, я не могла точно сказать, что скрывается за его словами. Я понятия не имела, говорил он серьезно или просто сболтнул лишнего в порыве ярости, но, увидев в черных глазах Ярен сожаление, осознала, что Эфкен никогда не бросал слов на ветер.

– Все дело в карте, да? – спросил Джейхун, словно хотел сменить тему. Казалось, последние слова Эфкена, сказанные серьезно или же со зла, обеспокоили и его тоже.

– Она говорит, что получила карту от бабушки. Не знаю, кто ее бабушка, но ей явно не меньше шестидесяти. Мой отец вряд ли стал бы встречаться с такой зрелой женщиной. – От последней фразы Эфкена у меня по коже пошли мурашки.

– Разве карты не принадлежали твоей маме?

– Именно, – подтвердил Эфкен. – Даже представлять не хочу, что он флиртовал с женщиной преклонного возраста, Джейхун.

– Может, она просто была знакома с ними, – сказал Джейхун. – Почему ты сразу думаешь о таких отношениях?

– Потому что это единственный тип отношений, который я когда-либо знал, – ответил Эфкен, и хотя я не видела его, почувствовала, что он пожал плечами. – Послушай, если эта девушка уйдет отсюда, она попадет в большие неприятности, а через несколько часов ее просто прикончат. Мертвая она мне не поможет.

Он говорил обо мне как о своей игрушке. Я шумно выдохнула и нахмурилась. Я думала, что мои глаза вот-вот наполнятся слезами, но потом поняла, как глубоко ошибаюсь. Я никогда не считала себя той, кто легко сдается и ударяется в рыдания. Я сердито покачала головой. Сейчас мне отчаянно хотелось войти туда и обрушить на него все оскорбления, какие только можно, а затем хлопнуть дверью и убраться отсюда подальше. Даже смерть не казалась таким уж ужасным исходом. Умереть было почетнее, чем терпеть унижения, презрение и быть чьей-то собственностью.

– К черту его, – прошипела я, пиная пол большими сапогами. Ярен посмотрела на мои ноги, а потом в мои полыхающие гневом глаза. – Я хочу жить, а не мириться с оскорблениями. Никто не заставит меня встать на колени.

– Успокойся, – прошептала Ярен. Я знала, что она помогла бы мне, если бы могла. Знала это, потому что, когда смотрела в ее черные глаза, то видела в них лишь сострадание. Последнее, что мне хотелось бы чувствовать. Сострадание. Но я всегда добивалась того, что заслуживала. Я заслуживала уважения, а не сострадания, но в этом доме, в этом незнакомом месте, у этого человека не было такого понятия.

– Забудь об этом, – сказала я, быстро тряхнув головой. В глазах Ярен появилось беспокойство, когда я закричала, прекрасно зная, что Эфкен меня услышит: – Пошел он к черту, пусть найдет кого-то другого, кого будет опекать! Я на такое не подписывалась!

В тот момент смерть была мне уже не страшна. Я не боялась ни зла, ни опасностей, что поджидали меня снаружи. Я просто хотела убраться отсюда подальше. Мне не хотелось больше мириться с унижениями, не хотелось валяться в ногах у незнакомого мужчины. Множество слов уже готовы были сорваться с моих губ, но я проглотила их все и, развернувшись, направилась к приоткрытой двери. Я слышала, как Ярен что-то говорит мне вслед, но была так зла, что не могла разобрать ни слова. Когда я вышла на крыльцо и захлопнула за собой дверь, тут же поняла, что второго шанса у меня не будет и нужно действовать быстро.