С противоположной стороны вышли ещё четверо, все заметно старше Сашки. Теперь ясно, откуда он так много всего знает о взрослой жизни, откуда у него порнографические карты и ментоловые More целыми пачками. Теперь я был точно уверен, что все его рассказы, какими бы фантастическими они мне ни казались, были, скорей всего, правдой.

Петля хихикающих и улюлюкающих подростков медленно затягивалась вокруг шаркающего по тропинке «мертвеца».

– Опа! Красава! – воскликнул Сашка. – А я то думал, никогда тебя не встречу.

Я остановился в нескольких шагах от тропинки. Я знал этого «мертвеца». Когда-то он часто приходил в гости к моим родителям. Они оставляли меня с сестрой смотреть телевизор, а сами закрывались в другой комнате, из которой спустя несколько минут начинало разить ацетоном. Я не знал его имени, почти не помнил его лица, но его шевелюра, словно рыжий одуванчик, моментально всплыла в памяти.

В нашу последнюю встречу он угостил меня и сестру леденцами на палочках, а через полчаса его увезла машина скорой помощи. Я прекрасно помню всю эту суматоху перед приездом скорой.

– Неси ложку! Ложку неси! – командовал папа. – Переворачивай… держи язык… звони в скорую… убирай всё… окна открой…

Мама носилась по квартире с лицом ребёнка, пойманного на краже конфет, которому вот-вот влетит. Бледная и растерянная настолько, что мне сразу стало понятно – случилось что-то страшное. Поэтому мы с сестрой не показывались из комнаты, словно ничего не происходило, словно мы совершенно ничего не понимали, словно нас вообще не было до тех пор, пока Одуванчика не вынесли на носилках люди в белых халатах.

С тех пор я не видел его шевелюры, а в квартире больше никогда не пахло ацетоном. Я решил тогда, что он умер. Но сейчас он выглядел слишком живым. Конечно, он больше не был похож на одуванчик, скорей, на дикобраза с давно немытыми, слипшимися иголками. Впалые щёки, выдвинутая вперёд, слегка отвисшая нижняя челюсть, землистая кожа, на которой было не видно больше задорных веснушек – он выглядел плохо, но был живым.

Он, словно муха, неосторожно севшая на каплю жидкого мёда, выдавливал из себя каждый короткий шаг, каждое затяжное, словно в замедленной съёмке, движение. И совсем не открывал глаз. Удерживать равновесие на ходу ему было непросто. Поэтому каждые несколько шагов он замирал и начинал медленно опускаться, будто сползая по невидимой стене, принимая самые невероятные позы. Вскидывался, делал ещё несколько размеренных шагов и снова погружался в очередную асану.

Сашкин унизительный пинок под зад вернул «мертвеца» к жизни.

– Ну что, нарком! Добегался?! Помнишь меня?! – орал Сашка. – Это тот козёл, который у нас вещи с верёвки украл, – сообщил он остальным, обведя всю компанию взглядом и на мгновение остановившись на самом рослом парне.

Тот был абсолютно спокоен и даже слегка весел. Его взгляд не метался в поисках поддержки и одобрения, а его дубинка, казалось, состояла из одних лишь насечек. Его авторитет в компании был неоспорим, его главенство было не просто видно – я ощущал его кожей. Он коротко взглянул на меня, как вождь на новобранца, и словно забыл.

– Ооооо, – угрожающе, в один голос протянула орава, которую я уже про себя называл «охотниками на мертвецов».

Мне очень хотелось примкнуть к этому важному и полезному течению. Они были как пионеры, в ряды которых я так и не попал в пятом классе, оставшись вечным октябрёнком.