Медовая выскочила из дома и Фырка подумала, что женщина обязательно споткнётся о синий камень, но тот мелькнул ветхим надгробием и рассыпался прахом.

Она бежала за живой водой, которая убьёт её прежнюю любовь. Медовая сама писала книги и знала, что слова, поражающие воображение, всегда приходят предчувствием. Чужие слова, тоже. Слова бились в её памяти, давно прочитанные слова Пера Лагерквиста в жутко-роскошном «Карлике»: «Любовь смертна. И когда она умирает, то начинает разлагаться, и гнить, и может образовать почву для новой любви. Мёртвая любовь живёт тогда своей невидимой жизнью в живой, и, в сущности, у любви нет смерти».

У любви нет, а у людей – есть.

Фырка смотрела на струю воды, стекавшую по щеке пепельноволосого, и кошачьи зрачки её глаз сужало ревностью, рождением опередившей страсть. Золотые глаза мужчины закрыты веками, кто знает, может и веками, – время не всем одинаково… Так, с закрытыми глазами, он и заговорил.

Пора! Настала пора седлать
Мохнатых якутских коней.
Пора. Настала пора доставать
Алмазов якутских из-под земель.
Алмазы горстями насыпать пора
Овсом и зерном для еленьих коней.
Вспомнить! Вспомнить пришла пора,
Что кони всегда быстрее камней!

Медовая застыла каменным изваянием. Фырка – колеблющимся миражом.

Ветер с востока мчал вчера,
А с неба камень – осколок звёзд.
Сбора камней настала пора
И способ его совсем не прост.
Бьёт копытом мохнатый конь
В синеватый якутский наст,
Там грудой лежат алмазы с ладонь,
Земля своих никогда не предаст!

Фырка выглянула в опустевший сад. Пустое небо, ни облачка. Ни золотого, ни серебряного…

Земля поможет, земля спасёт,
Даже, если она мать-сыра.
Мохнатый конь седока несёт —
Пора, настала пора!
Способ не прост, способ хитёр,
Ведь надо сойти с коня
И хлынет в тебя блеска напор,
И алчность пожрёт тебя!

Мужчина открыл золотые глаза. Женщина подалась к нему, склонилась. А Фырка спряталась за полуоткрытой ставней.

Камень алмаз, он же, камень-горюч,
Камень – души замок.
Свободой вопрос – заветный ключ,
Какой в алмазах прок?
Пора! Пора вернуться к коням
И крепко держаться в седле.
И мчаться, коня за шею обняв,
А камни алмазы оставить земле.

Исчез старик-горбун. А на воротах в сад, повторяя порядковый номер, алмазной пылью горела цифра 57.


Тёплая земля ткала воздух, отправляя ввысь, где холодное небо раскрашивало его синевой. Две тучи, чёрными очками, спрятали солнце. Фырка, прислушивающаяся к фырканью автомобиля на улице, вздрогнула и с тоской посмотрела на анчутку. Да-а… Фырка была слишком юна, чтобы понимать, что события развивались слишком быстро.

Медовая положила ладонь на твёрдую грудь пепельноволосого, а он накрыл своей её тонкие пальцы. И так они молчали и смотрели друг другу в глаза, смотрели, забыв о времени, и золотой пунктир сливался, образуя всё более прочную нить, ту самую жилу сердца, которую искали колбяги-алхимики, и прочнее которой нет ничего на свете. А уже густел вечер, густел тихим звоном уходящих солнечных лучей, громыхнул железом автомобиль, и в сад вошёл мужчина. Хозяин.

– Она не ждёт тебя! – крикнула ему в спину Фырка. – Совсем не ждёт!

– Я не ждала тебя, – встретила мужа Медовая.

Ай-яй, это старая-престарая история. Когда маленькая девочка уходит в загадочный и такой на вид незлой лес. Девочка упрямая и не хочет проверенной судьбы, к которой ведёт истоптанная дорожка. Не хочет девочка вот этого: малышка поит из ложечки куклу, женщина – мужчину, старуха – больного старика. А девочка хочет сказки. А в доме так шумно! И одиночество становится мечтой. Сказкой. Но вот странность, – чем дальше девочка уходила в лес, тем гуще лес становился, и всё теснее жались к ней деревья, вначале тонкие, а затем уже и кряжи. И получалось, что мечта – это встретить среди каменеющих столбов живую человеческую душу. Свою сказку.