– А как они нашли этого большевика в Карелии? – изумилась Джилл. – Это где-то очень далеко. Не на Украине и не в Белоруссии. Это как-то странно.

– Так же как и Миллера, нашли случайно, – ответил Скорцени. – Через картотеку адмирала Канариса, которая им досталась после переподчинения абвера. Этот господин Трохов, если не ошибаюсь, руководил большевистскими террористами, партизанами, так сказать, которые действовали у финнов в тылу. Абвер тесно сотрудничал с разведкой Маннергейма. Трохова пытались вербовать, искали подходы, но все бесполезно. Пока Красная армия терпела поражения, он на контакты шел, но очень осмотрительный, осторожный. Как понял, что ветер переменился, что успех теперь на стороне большевиков, все прекратил. Более того, связника сдал. Тот пытался на Трохова указать. Но не вышло, доказательств не было, так тот все устроил. Связник – из бывших русских аристократов, бежавших в Финляндию. Его расстреляли, конечно. Но у него в Финляндии осталась семья, и Кальтенбруннер рассчитывает на то, что они согласятся помочь, чтобы отомстить Трохову.

– Как я понимаю, если бы не смерть связника, с ним вообще можно было бы договориться, – предположил Науйокс. – Он бы не отказался пожить в безопасности где-нибудь на теплых островах, пока кто-то под его фамилией пытается увернуться от сталинского молота. Но этот факт не дает ему, конечно, шансов. Он будет уничтожен, это решено.

– Мама, ты думаешь, это им удастся сделать с талантливым музыкантом? Отправить его в лапы Сталина? – снова напряженно спросила Джилл.

– Нельзя сказать, что в наших лапах ему намного вольготнее, – усмехнулся Науйокс.

– Но мы, по крайней мере, европейцы, – возразила Джилл. – А там… Там просто – дикари.

– Судя по тому, что они творят в Польше, – это правда, – согласился Алик.

– Мама, почему ты молчишь? – Джилл неотрывно смотрела на Маренн, ожидая ее ответа.

– Ты знаешь, как я к этому отношусь, – произнесла та через мгновение. – Я категорически против. И это прекрасно известно Кальтенбруннеру. Да и рейхсфюреру тоже. Не сомневайся.

– Ты полагаешь, тебе удастся убедить их, что все, что предлагает этот фон Херф, – абсолютная чушь? – осторожно спросила Джилл. – Это возможно?

– Я надеюсь на это. – Маренн опустила голову. – Во всяком случае, я сделаю все, что от меня зависит.

Она старалась говорить спокойно, уверенно. Но, как никогда, в этом деле с американским музыкантом она чувствовала свое одиночество и всерьез не могла рассчитывать на поддержку тех, кто ее окружал. Даже сейчас, находясь в собственном доме, казалось бы, в кругу людей, с которыми она провела последние семь лет, и все они не раз оказывались в ситуациях, когда жизнь висела на волоске, и помогали друг другу – среди по-настоящему близких ей людей. Она понимала, что в ситуации с Миллером она останется одна.

Какие бы дружеские отношения ее ни связывали с верховными деятелями рейха – есть некие границы, на которых сталкиваются не просто честолюбие, карьеризм, желание испортить репутацию соперника и занять место поближе к начальнику. Эти побуждения свойственны в той или иной мере большинству людей как в тоталитарных, так и в демократических обществах. Это часть природы человека.

Но есть некие базовые ценности, от которых невозможно отступиться, так как именно они лежали в основе процесса, в результате которого эти люди собрались вместе и противопоставили себя всему остальному человечеству. Базовые ценности, которых она никогда не разделяла, некая первооснова, отличительный код, как в животной стае «свой – чужой». Код, по которому она для них всегда чужак, пленница, пусть даже и в золотой клетке, некое иное, а значит, враждебное существо.