Теогинус в упор взглянул на Валериуса:

– Мы лишились половины страны, сударь. Потеряли несчетное множество жизней. Сама столица Алеры пала, поглощенная землей и огнем. Но главное, что есть в нашем государстве, неподвластно никакому врагу. Оно высечено в нерушимой твердыне умов и сердец – и это закон. Он закован в добрую сталь легионов, которые готовы своими жизнями защищать Алеру. Он струится в жилах граждан, призванных к оружию против грозящего народу врага. – Оратор картинно взмахнул рукой, указывая на запад. – И он там, в живом памятнике того Дома, что с незапамятных времен направлял нашу державу. В Гае Октавиане.

Амфитеатр накрыло молчание. Теогинус умел говорить с толпой. Умел, когда надо, воззвать к чувствам – и к непрестанному заглушенному голосу страха, что слышался во всей Алере в эти отчаянные времена.

Теогинус снова впился глазами в лица сенаторов:

– Помните об этом, когда будете голосовать. Помните принесенные вами клятвы. Помните простую истину: законный наследник Секстуса встает на защиту наших земель и народов. Отвергнув этот закон, отвергнув суть нашего государства, вы уничтожите Алеру. Выстоим ли мы или падем, Алеры больше не будет. И убьем ее мы – убьем тихим словом, громкими речами и поднятием рук. Помните!

Взгляд, которым Теогинус наградил Валериуса, мог бы сжечь того живьем. Затем сенатор вернулся на свое место и скрестил руки.

Валериус долго молчал, глядя на противника. Затем оглядел остальных. Амара прямо-таки читала его мысли. Теогинус затеял опасную игру. Неизвестно, подвигнет ли его страстная речь Сенат в задуманном направлении, однако говорил сенатор Цереры хорошо. Отзвук его слов еще витал в зале. Сейчас любые возражения ничего не дадут Валериусу, кроме возмущенных взглядов. Лучше всего для него идти дальше, положившись на заранее подготовленных сторонников. Голоса разделятся почти поровну. Возможно, сделанного раньше окажется достаточно, чтобы на самую малость склонить весы.

Медленно кивнув, Валериус возвысил голос:

– Я призываю Сенат проголосовать по вопросу законности предполагаемого брака Гая Септимуса с некой свободной жительницей Исаной из долины Кальдерон. Голоса «да» подтвердят законность этого брака. Голоса «нет» его опровергнут.

Амара затаила дыхание.

– Кто голосует «нет»? – спросил Валериус.

В рядах Сената стали подниматься руки. Амара поймала себя на том, что лихорадочно ведет счет.

– Сколько? – шепнул ей Бернард.

– Им нужно тридцать шесть, – ответила она, продолжая считать. – Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре…

Валериус добавил к поднятым рукам свою.

– Тридцать пять! – шепнула она.

– Кто голосует «да»? – спросил Валериус.

Поднялись первые руки – и тут же завыли трубы.

Амару омыла волна взволнованных шепотков. Люди оборачивались. К далекому голосу трубы присоединился еще один, и еще, и еще. Шепотки перешли в ропот.

– Что это? – спросила мужа сидевшая за Амарой матрона. – Сигнал?

Пожилой супруг похлопал ее по руке:

– Точно не скажу, дорогая.

Амара встретила серьезный взгляд Бернарда. Тот был спокоен, но подтянулся, не хуже ее распознав призыв.

Труба звала легион за южной стеной Ривы к оружию.

– Не могли они подойти, – сказала Амара. – Рано.

Бернард ответил полуулыбкой и встал. Вставали и другие граждане вокруг них, быстро и деловито продвигаясь к выходам из амфитеатра, забыв о сенатских прениях.

– Похоже, они взяли привычку заставать нас врасплох. Давай готовиться к худшему и надеяться на лучшее.

Она пожала ему руку и встала. Они уже выходили, когда сквозь толпу к ним кинулась молодая женщина – спешащие навстречу грубо отталкивали ее. Она была стройной, с удлиненным серьезным лицом и длинными, тонкими, как паутинка, волосами цвета светлого золота.