После слов Первого консула повисло тяжелое молчание – потому что, как ни тихо, как ни ровно говорил Гай, в его словах огнем сквозь стекло просвечивал гнев, как будто он позволил Исане увидеть частицу себя настоящего – ту частицу, которую он посвятил не себе, а почти вопреки рассудку отдал сохранению державы, ее жизни и благу ее народа, будь то простые свободные или граждане.

Она и прежде различала такую страсть за ожесточением, цинизмом, усталой подозрительностью – в Септимусе. И в Тави.

Но здесь было и другое. Исана покосилась на Арию, но госпожа Пласида, хоть и застигнутая врасплох открывшимся за привычной маской Гая лицом, не выказывала потрясения, какое должна была бы испытать, улови она то, что чуяла Исана.

Ария поймала ее взгляд, но истолковала ошибочно. Кивнув Исане, она обратилась к Гаю:

– Мы согласны, Первый консул.

– Спасибо, Ария, – тихо сказала Исана и встала. – Я была бы благодарна всем за минуту наедине с принцепсом.

– Конечно. – Госпожа Пласида откланялась и вышла.

Молчавший все это время дон Эрен последовал за ней. Вышел, озабоченно взглянув на Исану, и Арарис. Он закрыл за собой дверь.

Исана осталась наедине с правителем.

Гай поднял бровь, и на долю мгновения она ощутила его неуверенность.

– Да? – спросил он.

– Нас никто не услышит? – вопросом ответила она.

Он кивнул.

– Вы умираете. – (Он долго смотрел на нее.) – Это… дает о себе знать. Разум и тело знают, что их час близок. Не думаю, что многие способны это заметить. Да и не видят вас таким… открывшимся.

Он, отставив чашу с вином, склонил голову.

Исана встала. Она тихо обошла вокруг стола и опустила ладонь ему на плечо. Первый консул вздрогнул. Потом его ладонь ненадолго накрыла ее руку. Он сжал ее пальцы и отпустил.

– Важно, – помедлив, заговорил он, – чтобы вы об этом молчали.

– Понимаю, – тихо сказала она. – Сколько осталось?

– Возможно, счет на месяцы. – Он снова кашлянул, и видно было, с каким усилием подавил кашель, сжав пальцы в кулаки. Она дотянулась до чаши, подала ему. Он отпил немного и благодарно кивнул. – Легкие, – заговорил он, собравшись с силами. – Смолоду любил плавать до поздней осени. Простыл, лихорадка. Легкие и раньше были слабые. Потом – то дело в Каларе.

– Господин мой, – сказала она, – если хотите, я посмотрю. Может быть…

Он покачал головой:

– Заклинатели фурий не всесильны, Исана. Я стар. Беда случилась давно. – Он осторожно вздохнул, успокаивая дыхание, и кивнул. – Я продержусь до возвращения Октавиана. На это меня хватит.

– Вы знаете, когда он вернется?

Гай покачал головой:

– Этого не вижу. Во́роны, как жаль, что пришлось его отпустить! Первый алеранский, пожалуй, самый испытанный из наших легионов. Он нужен мне в Церере. Не хочется об этом говорить, но, выросши, как он рос – совсем без фурий, – мальчик обзавелся на редкость изощренным умом. Он видит и то, что скрыто от меня.

– Да, – подтвердила Исана.

– Как вы этого добились? – спросил Гай. – Как подавили его власть над фуриями?

– Купая в ванне. Это, собственно, вышло случайно. Я пыталась задержать его рост. Чтобы никто не подумал, что по возрасту он может оказаться сыном Септимуса.

Гай покачал головой:

– Он должен вернуться к весне. – Первый консул закрыл глаза. – Всего одну зиму.

Исана не знала, что еще делать или говорить. Она тихо пошла к дверям.

– Исана, – негромко позвал Гай.

Она остановилась.

Он смотрел на нее усталыми, запавшими глазами:

– Добудьте мне те легионы. Иначе к его возвращению от Алеры мало что останется.

После первых шести дней шторма Тави уже не пытался следить за временем. В редкие минуты, когда не мучился тошнотой и мог связно соображать, он упражнялся в канимском, налегая на бранные слова. Ему удавалось иногда сдерживать рвоту, но все равно это было жалкое существование, и Тави даже не пытался прятать зависть к тем, кто не страдал от жестокой качки «Слайва».