Игра была сыграна на славу – и впустую. Род Гаев никогда не славился особой плодовитостью, и, даже если бы он оказался в состоянии произвести на свет наследника, в чем Фиделиас сильно сомневался, Владетельная госпожа до сих пор не выказывала ни малейшего желания стать матерью, а придворные сплетники шушукались, что Первый консул редко спит в одной постели со своей супругой.

Гай был стар. Он умирал. Звезда его рода падала с небес, и всякий, кто по преданности или просто по дурости цеплялся за самоцветы его мантии, не мог не пасть вместе с ним.

Как Амара.

Фиделиас поморщился: мысль о ней колола его, раздражала, жгла изнутри. Жаль, жаль, что Амара избрала эту дурацкую верность долгу, а не единственное разумное решение. Конечно, будь у него больше времени, он смог бы убедить ее взглянуть на вещи более трезво. Теперь же ему придется действовать против нее открыто, если она снова попытается вмешаться.

И ему очень не хотелось делать это.

Фиделиас тряхнул головой. Из всех его учеников эта девушка была самой многообещающей; как-то так вышло, что она значила для него больше других. За годы работы курсором он уничтожил около трех десятков мужчин и женщин, и некоторые из них не уступали Амаре по части способностей или идеализма. Он не колебался, исполняя свой долг, и не позволял каким-то личным привязанностям влиять на его поступки. Его любовь принадлежала Алере.

Так оставалось и теперь. Фиделиас служил не Первому консулу, но государству. Гай был обречен. Промедление с передачей власти от Гая кому-либо другому могло повлечь за собой раскол и кровавые распри между консулами, желающими занять место Гая. Все это могло привести даже к гражданской войне – вещи, неслыханной в Алере с самого ее основания, хотя история и сохранила обрывочные слухи о подобном в глубоком прошлом. А это не только привело бы к бессмысленной смерти множества сыновей и дочерей Алеры, но и послужило бы сигналом для врагов страны – свирепых ледовиков, звероподобных маратов, безжалостных канимов и черт его знает кого еще из неисследованных частей мира. Уже одного этого хватало, чтобы изо всех сил стараться предотвратить раскол государства.

А это означало потребность в сильном правителе, причем потребность безотлагательную. Консулы и так уже без особого шума оспаривали приказы Первого консула. Еще немного – и консулы со своими городами раздерут державу в клочья. И если такое случится, ничто уже не помешает врагам без особых хлопот обгладывать оставшееся до тех пор, пока от Алеры не останется и следа.

Фиделиас снова поморщился. Жжение в желудке усилилось. С этим необходимо покончить. Ведь когда военный хирург не имеет другого выбора, он ампутирует изувеченную конечность. Как ни уговаривай себя, приятнее эта работа не станет, – все, на что можно надеяться, так это на то, что ее удастся проделать по возможности быстро и чисто.

Это и ведет их к Аквитейну – самому неразборчивому в средствах, самому деятельному и, возможно, самому сильному из консулов.

У Фиделиаса свело судорогой живот.

Он предал Гая, Кодекс и курсоров. Предал свою ученицу Амару. Он отвернулся от них всех, чтобы поддержать человека, который мог стать самым беззастенчивым и кровожадным диктатором, каких только знала Алера. Видят фурии, он перепробовал все, что мог, чтобы убедить Гая избрать другой путь.

У Фиделиаса не осталось другого выхода.

Это было необходимо.

Это нужно было совершить.

Живот скрутило еще сильнее, когда на горизонте показались огни Аквитании.

– Просыпайтесь, – буркнул он. – Мы почти прилетели.

Олдрик открыл глаза и уставился на Фиделиаса. Рука его непроизвольно провела по роскошным волосам Одианы, и та блаженно пробормотала что-то во сне и пошевелилась у него на коленях, прежде чем снова замереть. Мечник смотрел на Фиделиаса, не выражая никаких эмоций.