– Ой! Коля-Коля-Коленька! – закричала Лариса, увидев выходящего из театра знакомого. Коричневая кожаная куртка и картуз придавали Николаю солидности, но Ларочку это ничуть не обмануло. – Не убегай! Я знаю, ты свободен! Давай ты нам поможешь? Это важно!

Николай, оторопев, замер. То ли совсем устал, то ли не узнал Ларочку в зимней одежде. Пока он пялился, она продолжала:

– Ирина, это наш Коля. Коля, это наша Ирина. Я не успела вас представить, потому что он сбежал.

Николай два раза смешно втянул носом воздух, поднял вверх брови и, глядя на Ирину, расплылся в блаженной улыбке:

– Да не сбегал я. Просто было надо… Оповещал широкую ответственность… Э… общественность… э… по поручению товарища Морского. Теперь вот думаю, то ли домой идти, то ли к дяде, то ли…

– То ли, – решительно ответила Ирина. – Вы очень мне нужны! Прошу, спасите!

К огромному Ларочкиному удовольствию, дважды Колю просить не пришлось. Ирина еще объясняла, что бедную засыпающую девочку нужно отвезти домой, а ей – ведущей танцовщице сорванного спектакля – отлучаться сейчас никак нельзя, а Коля уже все понял и кивал головой, опять стегая себя челкой по носу.

– Спасибо вам большое! – сказала Ирина.

– Не за что, – Николай, явно гордясь возложенной на него задачей, оживился, подмигнул Ирине и даже заладил свое любимое: – Но я не «вы», я – «ты». «Вы» говорят лишь незнакомым женщинам, плохим начальникам и людям безразличным. А друзьям надо говорить «ты». Это не мои слова, это Майк Йогансен написал.

Ирине эти подмигивания, конечно, не понравились. Она вообще-то была строгой с кавалерами.

– Хорошо! – кивнула она без улыбки. – Друзьям буду говорить «ты». А вас прошу – доставьте Ларочку домой. Я буду очень сильно благодарна!

Ирина ушла обратно в театр, а Коля с Ларисой еще какое-то время молча смотрели ей вслед.

– Вообще-то она хорошая, – попыталась оправдать мачеху Ларочка.

– Она хорошая, но сел в калошу я! – многозначительно выдал Николай, а потом вдруг расплылся в улыбке. – А ничего получилось, да? Хорошая в калошу я, – он выудил из кармана пачку папирос, нацарапал что-то на ней огрызком карандаша и совсем уже весело произнес: – Что ж, ребенок! Веди меня туда, куда я должен тебя отвести!

У подъезда, опираясь на заснеженный парапет, словно университетский профессор на кафедру, стоял дедушка Хаим. Ларочка знала повадки профессоров, потому что мама иногда брала дочь с собой на лекции. Знала также и то, что дедушка вовсе не профессор, а простой мастер на все руки. Раньше, когда дедова красильня еще была дедовой, Ларочка часто бывала там и даже сидела вместе с Соней на приеме заказов. Покрасить шторы? Выкрасить ковер? Закрасить все проплешины на куртке? Все это, да и многое другое, дед Хаим делал лучше всех в округе. Сейчас, когда он работал мастером на большой государственной фабрике, попасть к нему на работу было уже не так просто, но в нерабочее время все, кто мог, просили что-нибудь починить или перекрасить. Ларочка дедом ужасно гордилась, всегда была рада его визитам, и сейчас конечно же весело кинулась обниматься. Дед пах лекарствами, морозом и болотом – под его домом, радуя окрестных мальчишек, хлюпала жижей никогда не замерзающая и не пересыхающая лужа. И Лара запах деда обожала.

– Где Вульф? – не выпуская Ларочку из рук, спросил дед Николая вместо приветствия.

– Понятия не имею, – честно ответил Коля.

Дед Хаим терпеть не мог правильные названия и имена. Ладно еще, как и многие горожане, он по старинке улицу Карла Либкнехта звал Сумской, так и, например, про недавно переименованный в Кравцова Мордвинов переулок говорил исключительно: Спуск с моей Синагогой, а харьковчан именовал харьковцами! Конечно, отца Ларочки он звал только прежним именем. Ну что ты будешь делать?