Обучение шло постепенно. И на третью ступень, минуя вторую или первую, было не попасть. Допускалось домашнее обучение, но в этом случае требовалось подтвердить соответствие стандартам и последовательно сдать весь курс экзаменационной комиссии.

Это было очень важно.

Средней специальной школы было не миновать никак для тех, кто хотел идти выше. А она являлась, по сути, профессиональным училищем, в котором получали простую, прикладную профессию. Слесаря там, маляра и так далее.

Главная проблема заключалась в том, что вся эта в общем-то логичная система едва ли заработает с 1 января 1929 года. В том числе и потому, что для нее остро не хватало всего. От учителей и учебников до зданий и учебных комплексов. Строго говоря, готовность Союза к этой обновленной системе образования колебалась в районе 20–25 %. И это если не учитывать компетентность преподавательского состава[21].

Но, несмотря ни на что, данная образовательная система вводилась. И в дальнейшем должна была продвигаться с упорством пьяного носорога, который, как известно, подслеповат, но при его живой массе это уже проблемы окружающих.

Фрунзе сумел это продавить.

Равно как и финансирование, которое удалось выделить благодаря более широкому использованию фиатных денег для внутренних промышленных задач. Так что пригласить иранцев поучиться в Союзе, конечно, пригласили. Но скрестив пальчики за спиной в надежде на отказ. Просто потому ситуация была не самой радостной.

Обсудив кратенько иранскую тему, в надежде на то, что патриарх по своим каналам как-то передаст на юг благость советских намерений, Фрунзе с ним распрощался. И, проводив, сам отправился в наркомат – на вечернее совещание. Скорее даже уже ночное, так как людей пришлось выдергивать на него после завершения командировки непосредственно перед утренним поездом, в которым они смогут отоспаться.

– Здравствуйте, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы. Кто хочет сегодня поработать? – спросил Фрунзе, входя в кабинет, в котором его поджидал инженерно-технический коллектив Нижегородского артиллерийского завода. Нового предприятия, основанного в 1927 году и мал-мало запущенного в начале 1928 году.

– Товарищ нарком, – обиженным и каким-то растерянным тоном произнес их главный инженер.

– Да шучу я, шучу. Устал. Да что вы стоите? Присаживайтесь. Давно ждете?

– С четверть часа, – осторожно произнес главный технолог.

– Почти успел. М-да. Пробок на дороге нет, ан поди ж ты – кобылы иной раз так раскорячатся, что ни пройти ни объехать.

Сказав это, Михаил Васильевич выглянул из переговорного зала и отдал распоряжение доставить сюда чая и чего-нибудь к нему. Все-таки сидеть им придется долго.

Завод должен был осваивать производство 107-мм полевых гаубиц. И там уже даже дела потихоньку шли на лад. С тем, чтобы снять выпуск этого орудия с Обуховского завода[22].

Но планы поменялись.

Анализ Польской кампании заставил сменить, а точнее – откорректировать парадигму военного и военно-технического развития. Эта война показала, что к большой войне не готов никто. И появилось время на развитие более интересных систем вооружения, а не прогон минимально рабочих схем максимальной серией.

– …так что, товарищи, вам предстоит разработать довольно уникальное и предельно противоречивое орудие. Оно должно быть пушкой, когда потребуется, и лупить далеко с хорошей настильностью. Когда потребуется – гаубицей, то есть иметь раздельно-гильзовое заряжание и большие углы возвышения. А если нужно, то и противотанковым орудием, а значит – легко и быстро наводиться широко по горизонту, ну и иметь не сильно большую высоту.