КБ Циолковского трудилось над более крупной и принципиально иной ракетой – уже на жидкостном топливе. И к нему Михаил Васильевич постарался впихнуть и Сергея Королева, и Фридриха Цандера и даже молодого Вернера фон Брауна. Иными словами, всех, кого смог вспомнить и найти из будущей космической команды.

Задачу перед ними, правда, он ставил не такую грандиозную. Космос пока был лишь грезами. От них же он хотел, чтобы они слепили ракету с дальностью в 40–50 километров и полезным грузом в полтонны. Причем акцент они должны были сделать на точность полета, что было совсем не просто и радикально усложняло задачу.

И тут пока конь не валялся.

Совсем.

Они больше ругались и обсуждали теоретические задачи на каком-то удивительном языке. Смеси русского, немецкого и некоего матерного синкретизма совершенно интернационального толка. Во всяком случае, даже Фрунзе иной раз узнавал новые обороты. А спорили они до хрипоты, теряя в моменте всякое ощущение реальности.

А вот Курчевский со своим КБ почти что завершил работу над 80-мм гранатометом. Задачу на 20-мм установку Фрунзе ему благодушно отменил. Все равно он ей не занимался, сосредоточившись на более интересном для него проекте. И надо сказать, у него вырисовывался довольно занятный образец, сильно напоминавший первую модель шведского Карла Густава.

Кумулятивных снарядов, правда, не было. Пока. Над ними велись опыты. И в боекомплект этой интересной поделки входили осколочная граната, фугасная и дымовая.

Интересно получилось. И даже уже почти готово для серийного производства. Но в силу перегруженности предприятий – не до него. Тем более что в силу нехватки специфики предстоящего поля боя применимо все это было только в отдельных штурмовых операциях. Ограниченно то есть. Этот козырь из рукава Фрунзе не спешил вынимать.

Выдал Курчевскому задание на создание после доведения гранатомета новых безоткатных систем. Теперь уже посерьезнее. Вроде 88 и 107-мм безоткатного орудия для вооружения высокомобильных частей и подразделений. С унификацией по снарядам с лицензированной немецкой зениткой и полевой гаубицей. В общем, Курчевский чувствовал себя на коне и трудился с немалым энтузиазмом.

КБ же Дьяконова занималось станковым автоматическим гранатометом. Тоже 40-мм, как и ручной. Только выстрел другой, так как дальности требовалось обеспечить совсем иные. Но тут, как и с ракетой на жидком топливе, – все только начиналось.

И, в общем-то, все. Остальные, даже безумно интересные артиллерийские системы были отложены на потом. Увы и ах. Ресурсов на все не хватало…

Тем временем в Москве произошла довольно занятная встреча.

– Семен Иванов? – спросил директор завода вошедшего слесаря.

– Он самый, – неловко сжимая в руках картуз, ответил тот.

– Ты писал письмо Фрунзе?

– Какое письмо?

– В кабаке.

– Не писал я никакого письма.

– Значит, запуганный и затравленный рабочий? Так, что ли?

Тот промолчал, потупившись.

– С жильем что случилось?

– Сгорел же барак. После Рождества.

– По гулянке, что ли?

– Пожарные сказали – провода электрические жар дали али искру.

– Провода, значит. А чего ко мне не пришел?

– Так… значится… мастер сказал, что…

– Мастер сказал, что я тебя уволю?

– Ну… он сказал, чтобы я не досаждал. И что, когда будет жилье, тогда и поселят.

Директор грязно выругался.

Свободные места в других бараках имелись, хоть и на пересчет. И погорельцев могли туда заселить при некотором желании. Только вот в ходе расследования оказалось, что кое-кто сдавал эти койки налево. Не лично мастер. Нет. Но ситуация получалась очень грязная. И тот бледный вид, какой директор имел на ковре у Фрунзе, когда его отчитывали за мелочную коррупцию и вредительство, он никогда не забудет. Особенно когда Артур Артузов, первый заместитель Дзержинского, заявил, что берет этот вопрос под свой контроль.