Присутствующие вновь промолчали, обозначив кивок – дескать, да, понятно. Разве что Брусилов ехидно улыбнулся, раскусив замысел.

– Павел Ефимович, – обратился Фрунзе к Дыбенко. – Как начальник Артиллерийского управления снабжений РККА, помогите товарищам. Вы же видите – стесняются. Объясните им сложные и непривычные слова.

В сухопутной армии артиллерия, равно как и инженерно-саперные войска, являлась сосредоточением наиболее образованных офицеров. Так получилось. Специфика использования. И в 1925 году это правило еще вполне себе работало. Одна беда – Дыбенко совсем не годился на эту должность. От слова вообще. В силу образовательного уровня.

Да, на фоне того же Ворошилова он смотрелся выигрышно. Сначала он окончил два класса земской школы. Потом – три класса начального городского училища. Читать-писать-считать он определенно умел. И даже какие-то основы физики знал да иных предметов. Для простого крестьянина из бедной многодетной семьи – очень неплохо. Даже хорошо.

А вот дальше начиналось чудо-чудное.

С сентября 1920 по май 1921 года он учился на младшем курсе Военной академии РККА. А с октября 1921 по июнь 1922-го – на старшем. По итогам окончания которого Павлу Ефимовичу засчитали окончание этой академии.

На первый взгляд – неплохо. Вон какой скачок! Талант!

Но на деле – чистой воды фикция. Потому что Дыбенко, равно как и прочие подобные слушатели, был технически не готов к освоению программы бывшей Академии Генерального штаба. Она требовала за плечами базиса из курса военного училища. Как минимум. Из-за чего вся эта история с его образованием напоминала знаменитую фразу из кинофильма «Джентльмены удачи»: «Вот у меня один знакомый, тоже ученый, у него три класса образования…». Ибо, если проводить параллели, то этот рывок примерно соответствовал поступлению в вуз после освоения программы 5–6-го класса школы.

Ясное дело – чего-то Дыбенко в академии нахватался. Но по верхам, бессистемно и, скорее всего, даже не понимая сути вопроса. Как несложно догадаться – этого было ничтожно мало для полноценного выполнения обязанностей на столь высоком и сложном посту. Он попросту не понимал, что делал.

На бедного Павла Ефимовича было больно смотреть.

Он покраснел.

Он запыхтел, силясь найти в своей памяти хоть что-то подходящее.

А его глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит.

Наконец Брусилов едко улыбнулся, глядя на невозмутимое лицо Фрунзе, и произнес:

– В кабинете душно. Павел Ефимович, верно, хотел нам сказать, что… – И дальше он кратко, буквально в нескольких фразах объяснил смысл искомых слов. Уж кто-кто, а он прекрасно себе представлял, что такое статистика и как ей пользоваться на войне. И владел ее терминологией. Во всяком случае, на базовом уровне.

– Благодарю, – вежливо и обходительно ответил Фрунзе. – Налейте уже Павлу Ефимовичу воды. Не видите, человеку душно!

Ворошилов, бледный как полотно, метнулся к графину и выполнил эту просьбу. Очень уж он опасался, что первые выпады пойдут против него…

Вся эта суета с водой и мнимой духотой несколько сняла напряжение. Но нервозное состояние начальствующего состава никуда не делось. Фрунзе же, задав нужный настрой, перешел к делу.

– В предложенных вам справках написано много. Выжимка же там проста – открытие огня из винтовок в обе упомянутые войны начиналось не далее пятисот, край шестисот метров. Это стало естественной реакцией бойцов на низкую эффективность стрельбы из индивидуального оружия на большие расстояния.

– Не соглашусь, – произнес Брусилов, который, кстати, справку так и не открывал. – Боюсь, Михаил Васильевич, вас кто-то ввел в заблуждение.