Я вернулся, отряхивая руки. Вдруг я заметил, что на ладони, и с другой стороны повыше кисти на правой стороне в руку впились противные пиявки. Я попробовал их стряхнуть и увидел, что они впились глубоко и сосут мою кровь. Я решил, что это даже не вредно немного отсосать крови, и решил, что найду соли, посолю пиявок, и они отстанут. Вдруг спереди улицы я увидел своего воинского повара с передовой. Он раздавал завтрак, но бойцов не было видно. Они куда-то уходили. Вроде как отступали. У повара не было соли, но была соленая рыба – судак. Он оторвал кусочек судака и стал тереть по пиявкам. Они стали отпадать. Здесь я внезапно проснулся.

10 декабря 1942 г.

Двое суток беспрерывно льет дождь. Немцы заняли высоту Безымянная, где стояла 8‑я рота и наш 2‑й эскадрон. Говорят, что произошло это из‑за оплошности. Вымокших до нитки автоматчиков решили сменить, а замена им опоздала. Этим воспользовались фашисты и заняли высоту. Сейчас идет бой за нее. Она представляет важное значение, т. к. с нее видна, как на ладони, Крепостная и ряд стратегически важных дорог.

Приехал Верхнежировский с приказом штаба куста об аресте командования партизанского отряда «Гроза» и предании суду военного трибунала за незаконную передачу партизан воинским частям, за обмен промтоваров, продуктов и оружия на водку, за бытовое разложение. Он хотел забрать меня в распоряжение крайкома ВКП(б), но командование части меня не отпустило, ссылаясь на то, что я уже проведен приказом через отдел кадров армии. Верхнежировский обещает ходатайствовать перед отделом кадров армии. Об этом я написал и Сапину, но письмо еще не передал через Верхнежировского.

Этим же вопросом занимался и уполномоченный НКВД при нашей части. Он снял с меня допрос. Целый день допрашивал меня и следователь, по поводу деятельности командования партизанского отряда. Очевидно, Кухаренко, Науменко, Прокопенко расстреляют. Не поздоровится и Акульшину, Салову и Выборному.

Сейчас метрах в 70 от стола, за которым я пишу, разорвалось 2 снаряда. Убило свинью. Другие жертвы еще мне неизвестны.

Сегодня видел во сне Марийку и детей. Будто мы устроились на новой квартире. Марийка была красива и ласкова. Какие-то друзья установили мне радиоприемник СВД-963. Устроено все очень хорошо, но приемник почему-то работал неважно. Я с каким-то парнем договаривался о шерстяных чулках для семьи и себя. Он обещал.

Вчера во сне был в Ейске в педучилище. Видел всех учеников, Тамару Михайловну, Лидию Григорьевну Бурдюгову, Хованского и других учителей. В городе были немцы. Я проник тайно на вечер в педучилище и расспрашивал обо всем, чтобы потом, уйдя, сообщить партизанам. Появились шпионы, разыскивая Хованского. Меня один из них тоже захватил. Это был учитель Задирко. Побеседовав со мной, он отпустил меня. И я ушел за город, к партизанам. А в это время над городом проходил ужасный воздушный бой наших и вражеских самолетов.

11 декабря 1942 г.

Шестой час вечера. Я стою на посту. Противник в течение 15 минут бросил в наше расположение около 20 снарядов. Они упали метрах в 50–70 от меня, несколько правее. Сейчас сообщили, что ранило нашего старшину Некрашевича, который ехал на лошади. Ранило также местного фельдшера. И того, и другого тяжело.

Вот уже недели две я, стоя на посту, обычно ночью сочиняю лирическую поэму. Уже сочинил до 100 строк. Название пока для меня неясно, но я пишу о войне, любви, довоенной жизни. Пока получается хорошо. Но сочинять некогда. Я на посту наизусть сочиняю несколько строчек, а потом днем припоминаю их и записываю. Удастся ли закончить? Когда-нибудь снаряд может угодить прямо на пост, куда противник, очевидно, и бьет. Уже темно писать.