Ему снилось, что в изножье постели, спрятав руки под белоснежный передник руки, сидит Дорсия. Её лицо было разбито и залито кровью. Она пытается сказать что-то ему, но не может, поскольку от её лица остались лишь широко раскрытые черные глаза и зияющий провал с несколькими обломками зубов. И всё же, Грир уверен: её не терпится что-то сказать ему.

––

Проснулся Грир от долгого, но тихого стука в дверь. Поднимая голову от набитой соломой подушки, он почувствовал, как ноют челюсти – кошмар заставил его скрипеть зубами. Он прислушался. Когда еле слышный стук повторился вновь, он бесшумно скользнул к двери, сунув по пути баллок за пояс сзади. Открыв дверь, он увидел её. Дорсия, всё в том же тёмно-фиолетовом остерленовом платье, стояла, засунув руки под передник.

Не сводя с неё глаз, Грир на миг застыл, потом отошёл в сторону, впуская отчаянную гостью, не побоявшуюся разгуливать по Сарыни после полуночи.

– Входи скорее. Ты одна пришла?

– Да, – просто ответила Дорсия, ступив на порог.

– Проходи-проходи, – сказал Грир и закрыл дверь после того, как убедился, выглянув во тьму, что Чад или Магон не прячутся в тени на первом этаже.

Дорсия покачивая узкими бёдрами, вошла и остановилась возле каминной трубы.

– Что привело тебя сюда в такое позднее время? – спросил Грир, задвинув засов.

Она медленно перевела свой немигающий взгляд с него на обстановку комнаты. Девушка рассматривала комнату ничего не упуская из вида, останавливаясь на каждой детали. Провожая её взгляд своим, Грир и сам, будто впервые, оценивал убожество помещения – потёртый пол, серое постельное бельё, расшатанную лавку, старый, исцарапанный ножом, стол…

– Выпьешь целебного мятного напитка? – резко спросил он, зачерпнув из дубового бочонка железную кружку и поставив её на огонь масляной лампы.

Грир отвернулся к столу, насыпая в кружку мяту с ромашкой, вербену, и розмарин, раздражённый её тревожащим присутствием. Когда он, закончив эту нехитрую чайную церемонию, развернулся к ней лицом, беспокойство немного улеглось, однако, напряжённая скованность и напряжение осталась.

Дорсия всё так же стояла у стены – безмолвно, настороженно, недвижно. Сквозь зубы насвистывая непринуждённый мотивчик, Грир смешал кипяток с заваркой и поставил на стол кружки.

– Чувствуй себя, как дома. Эта дыра, безусловно, домом может считаться с натяжкой, но лучшего я предложить не могу. – Он сел на лавку, и она затрещала под его тяжестью. Грир подул на напиток и сделал глоток.

Дорсия будто не заметила предложенной кружки.

– У тебя ведь есть обыкновение нарушать данное слово?

Такой прямой конной атаки Грир не ожидал. На мгновение она его ошеломила, но потом он рассмеялся.

– Право, вот теперь вы знаете обо мне, пожалуй, всё! – Он вытянул под столом свои ноги во всю их длину. – Это справедливо. Свои обещания я выполняю не всегда.

– Ты нанимаешься на работу, берёшь аванс, а затем бросаешь порученное дело, – заключила Дорсия. – Весьма лёгкий заработок, не так ли?

Грир кивнул.

– Да. Иногда даже чересчур лёгкий. – Беззаботно ответил он, удивляясь её спокойствию. Он ожидал, что она бросится на него в припадке ярости, в крайнем случае – закатит истерику. В глубине души он был бы даже рад такому предсказуемому исходу. Подобные ситуации не были для него новыми, в них Грир чувствовал бы себя увереннее, чем в повисшей неопределённости.

– И тому, кто тебе заплатит, никакой надежды не оставляешь?

– Ни малейшей, – беззаботно подтвердил Грир. – Работёнка, которую мне предлагают, не терпит огласки. Однако, разумеется, подать на меня в суд вам никто не запрещает. Кто может ухватить, да ухватит, – добавил он и ухмыльнулся.