Но уши – как Эверест и Чогори, самые высокие в мире. Мире надежды в снежные облака на горных лыжах. Жизни здесь и сейчас в редкие, как капли дождя на такой высоте, встречи с друзьями. Стремления в будущее ветром, обдувающим пики тёплыми и дружескими приветами. Горячим, как пар с раскалённых камней в русской бане. Глубоким, как взгляд кашалота, когда перед ним в океане плаваешь без акваланга (есть такие смелые и яркие). Который может шестнадцать метров кальмара слизнуть вздохом.

Нос – как кнопка вызова официанта, когда голодным взглядом забредёшь в закрытый на карантин ресторан (чё, какой ресторан?). Как купол научной лаборатории, в которой учёные головы колдуют доброй аурой в пипетках над вакциной от вируса. Как шар футбольного мяча или бильярда, под дружеское пиво залетающий в сетку. Как космическая орбита, которая впервые выпученными невозможными звёздами спутник увидела.

Планета смотрит вверх. Не воет, а, сложив в напряжении складки лба усилиями врачей «Коммунарки» и всех больниц мира, думает, делает, бьётся бульдожьей хваткой в штаммы коронавируса.

Солнце выйдет. Чёрно-белый и мрачный станет снова яркой палитрой пляжей и бирюзы.

И автор – сразу туда, в хорошей компании.

Где полные лёгкие и щебет.

Как-то раз одна известная ведущая, чьё имя нельзя произносить вслух, но всё про здоровье знающая, заявила во всеуслышание, что коронавирус – «чудо чудесное». Сказала негромко, чтобы никому не было слышно, – на видео со всероссийским охватом. Жаль, не в глаза родственникам ушедших от ковида. В общем, залезла Великая Стёбуэсса, назовём её так, в анналы истории через первый смыслоиспускательный канал. Ковырнула синекдоху народного внимания пальцем. Оглянулась добрыми диоптриями глаз. Улыбкой зелёные стены подъездов в Улан-Удэ и Урюпинске натянула. А в анналах – темно. Чернильно-пыльно. Мышами пахнет. Летучими. Это ж, говорит, что за аромат такой? Чудо-чудесный? Прям как дома себя почувствовала. Как-то многовато неароматных людей на планете стало. Должны все одинаково пахнуть. Мышами таблетированными, плесенью сдобренными, спиртом спрыснутыми.

Анналы истории раздвинули биологическую массу мозга Великой Стёбуэссы. И так слегка подивились. Уважаемая, а что у вас тут? У всех нейроны. Под восемьдесят пять миллиардов. А у вас – масса. Непонятной консистенции. И очки везде почему-то разбросаны. С добрыми глазами. Водой по киселю плавают. А сверху – нефтемасляные пятна с водомерками. С паучьими лапками, чёрной вдове на зависть. Анналы истории, никогда такого не видев, отправили с уважением и искренним имейл Чарльзу Дарвину. Тот отвлёкся слегка пингом биологического пангенезиса и подумал, цинично-научно так, с жёстко-эмпирической многотомной формулировкой: «Оба-на! А моя книга „Происхождение видов“ неполна. Рано я её в ноябре 1859 года опубликовал. Надо было в ХЗ-2.0.2.0-й заглянуть. Это же новая ветка эволюции. От амёбы – сразу в мозг, на человеческий похожий». Потом вгляделся микроскопом с увеличением в один миллион раз. А там вместо нейронов – необычные амёбы! С выделениями через первоканальную сократительную вакуоль! С длинным геномом! В котором должно быть шестьсот девяносто миллиардов нуклеотидов! А тут – всего один или два, и то непонятно что. Подумали, посовещались. И назвали: уникомблдиотиды!

Это же открытие!!!

Даже Туманность Андромеды прослезилась от счастья широким форматом на колени «Пленников железной звезды». Фильм такой есть. (Т9, конечно, улыбчиво подсказал, как правильно. Но знакомый майор предупредил заранее. Пока я даже подумал, чтобы подумать, что пора уже нормально сказать. Но к звёздам на погонах и при исполнении я всегда с уважением. С пониманием их нелёгкой бдящей бздящих работы.)