– Хочешь стать журналистом? – сказал редактор и нахмурился. – Очень хорошо. Вот тебе карандаш, вот тебе бумага – пиши.

– Что писать? – робко поинтересовался Фрэнк.

– Бейсбол любишь? Сам играешь? Пиши о бейсболе. Двадцать пять строк о последней игре твоей команды. Ты в какой играешь? В Дворовой? Замечательно – пиши.

– А сколько это – двадцать пять строк?

– Та-ак. Этого ты не знаешь. Напиши одну страницу.

– По-английски? – снова спросил Фрэнк.

– А ты умеешь по-китайски? Мы, в общем-то, американская газета…

Фрэнк полчаса мучил лист бумаги, стараясь писать аккуратно, без помарок. Потом протянул заметку редактору. Тот нацепил очки. Прочитал. Еще раз прочитал. Потом… начал хохотать.

– В десяти предложениях пятнадцать ошибок. Мило. И ты считаешь, что эту галиматью кто-то купит? Журналист должен уметь не просто писать, а писать так, чтобы за его статью люди заплатили деньги. Чтобы мне, понимаешь, сынок, мне хотелось достать бумажник и отвалить ему пять долларов. А за это я и гроша ломанного не дам.

Фрэнк приуныл. Он так надеялся, так надеялся.

– Давай договоримся, сынок. Я придержу за тобой местечко спортивного репортера. А ты пойдешь в вечернюю школу и закончишь курсы делопроизводителя. Получишь какую-нибудь специальность, ладно? Скажем, секретаря. Тогда хоть с голоду не пропадешь…

И Фрэнк поступил в вечернюю школу, в которой давали не просто среднее образование, но еще и обучали на секретаря.

Фрэнк, действительно, поступил в вечернюю школу и закончил курсы секретарей, организованные при ней. И редактор сдержал свое слово – не дожидаясь, когда Синатра-младший получит аттестат, он перевел его в штат репортеров, поручив спортивную колонку на последней странице газеты.

Так бы оно и продолжалось – Фрэнк потихоньку освоил бы ремесло журналистики, научился бы писать бойко и красиво. И жизнь его сложилась бы совершенно иначе, чем… сложилась. Он же был настроен очень серьезно. И закончив школу, поступил в институт. Правда, не доучился, бросил – поскольку понял, что это напрасная трата времени. К тому же его уже занимала другая идея. Он хотел быть певцом.

Это получилось само собой. К пятнадцати годам Фрэнк хорошо играл на маленькой гавайской гитаре укулеле. Он выучил на слух множество песен – с тех пластинок, что любили мать и отец. Подражал всем известным исполнителям Америки сразу, с переменным успехом, но все же с успехом. Иногда он заходил в кабачок, чтобы вечерком сыграть «на общественных началах». И ему немного приплачивали, поскольку посетителям его музыка пришлась по душе.

Когда его голос окончательно сформировался, Фрэнк стал обладателем бархатного баритона. Удивительно приятный, гибкий голос, который, конечно, нельзя было назвать выдающимся «в классическом смысле». Однако… это был голос Синатры.

Одна удивительная подробность… Синатра был всю жизнь глух на одно ухо. В детстве, играя в бейсбол, он получил травму – в результате нечаянного удара порвал барабанную перепонку. Особых проблем это ему не доставляло, ухо вскоре зажило. Но Синатра был глуховат. И тем не менее стал суперзвездой американского шоу-бизнеса (как-то не поворачивается язык сказать «американской эстрады», в Америке все несколько иначе, чем у нас).

Главное решение своей жизни Синатра принял в 1933 году, когда отправился в Джерси-сити, чтобы услышать концертное выступление Бинга Кросби, которого просто обожал. В результате в газете «Джерси Обсервер» появилась восторженная заметка Фрэнка, а сам он твердо решил посвятить свою жизнь музыке.

Это был не случайный выбор. За год до этого Синатра выступал на радио Хобокена в сборном концерте самодеятельных музыкантов. И его песни запомнились, хотя это был лишь эпизод, коротенькое выступление на фоне других музыкантов-любителей. Кроме того, он не просто бренчал на гитаре и подражал известным исполнителям (Кросби прежде всего). Он уже свободно читал ноты и мог сам записать понравившуюся мелодию на бумаге.